Знак алхимика. Загадка Исаака Ньютона
Шрифт:
Когда я познакомился с Грегори, ему было тридцать восемь лет. Типичный шотландец, невысокого роста, с бледным, бескровным лицом, он больше всего на свете любил свою трубку. Вся его квартира пропахла табаком, и казалось, будто жизнь в его тщедушном теле может поддерживать лишь дым сладкого виргинского табака. Грегори получил свою должность во многом благодаря Ньютону. Во время обеда они заговорили о докторе Уоллисе.
– Вы знакомы с Уоллисом? – спросил Грегори.– Он ведь раньше работал в Кембридже, не так ли?
– Да, мы встречались. Но гораздо чаще обменивались письмами. Он постоянно требует, чтобы я что-нибудь напечатал в его «Opera mathematica» 32 . He сомневаюсь, что сейчас он читает мое письмо, написанное вчера, а мое появление в Оксфорде воспримет как согласие на публикацию.
– Почему вы хотите с ним встретиться?
– В Оксфорд меня привели дела Монетного двора. Я надеюсь, что Уоллис поможет мне кое в чем разобраться. Больше я ничего не могу сказать, поскольку речь идет о весьма деликатных вещах.
32
«Труды по математике» (лат.)
– Разумеется, – ответил Грегори, выпуская облако дыма, точно голландский боцман.– Но доктор Уоллис и сам любит тайны. Я слышал, что он выполняет какие-то тайные задания для милорда Сандерленда. Мне кажется, это как-то связано с войной, хотя я не очень понимаю, как восьмидесятилетний человек способен помочь разбить Францию. Возможно, он предложил им сделать какие-то вычисления, рассчитывая, что они предпочтут сдаться.
– Он все так же любит математику? – воскликнул Ньютон.
– Конечно, сэр. Он настоящий математик. Однажды я видел, как доктор Уоллис без пера и бумаги извлекал квадратный корень из семизначного числа.
– Я видел лошадь, которая семь раз ударила копытом о землю, – сухо заметил Ньютон.– Но не думаю, что ее можно назвать математиком.
– Ему далеко до вас, – сказал Грегори.– Вы внесли огромный вклад в математику.
– А на мой взгляд, – возразил Ньютон, – я лишь скользил по безбрежному океану знаний. От нас скрыто еще множество удивительных тайн. Главная задача нашего времени состоит в том, чтобы построить логичную картину мира. И до тех пор, пока мы не сможем отличать законы природы от проявлений божественной воли, я не вижу причин не верить в то, что сам Бог дает прямые указания природе и что Вселенная – лишь следствие этих приказов.
Тут Ньютон посмотрел мне в глаза, и у меня возникло ощущение, что мисс Бартон все-таки пересказала ему наш последний разговор.
На следующий день после завтрака мы получили приглашение от Уоллиса навестить его в одиннадцать часов и в назначенный час вошли в Эксетер-колледж. Эксетер мне нравился гораздо меньше Мертона, Магдален или колледжа Христианской Церкви: его здание уродовали отвратительные трубы, не говоря уже о страшном шуме из-за строительных работ, которые велись перед зданием, и я не понимал, как Уоллис может здесь работать. Но как только мы вошли в профессорский зал и встретились с Уоллисом, все разъяснилось. Доктор Уоллис был немного глуховат, что вполне естественно для человека его возраста. Кроме того, он был невысокого роста, с маленькой головой и неуверенной походкой, и ему приходилось опираться на палку и на плечо мальчика лет четырнадцати, коего он представил как своего внука Уильяма.
– Это Уильям, – сказал любящий дедушка.– Настанет день, и он скажет, что однажды видел великого Исаака Ньютона, чьи математические работы встречались громким одобрением.
Ньютон низко поклонился.
– Доктор Уоллис, – ответил он, – я не мог найти общих закономерностей в квадратурах до тех пор, пока не понял вашу работу о бесконечно малых.
Уоллис кивком принял комплимент, после чего отпустил мальчика, пригласил нас сесть и объявил, что визит Ньютона для него большая честь.
– Прошу вас, сэр, скажите, вы согласны напечатать вашу «Оптику» в моей книге? – спросил Уоллис.– Именно этим вызван ваш визит?
– Нет, сэр, – жестко сказал Ньютон.– Я не изменил свою точку зрения. Я приехал сюда по делам Королевского Монетного двора.
– Но еще не поздно, вы же знаете. Мистер Флемстид прислал мне отчет о своих наблюдениях, и они также будут напечатаны. Быть может, вы еще подумаете, доктор Ньютон?
– Нет, сэр, поскольку я не хочу вступать в бессмысленные споры с отъявленными невеждами.
– Вы должны понимать, что другие могут воспользоваться вашими работами и напечатать их, выдав за свои, – сказал Уоллис– И тогда они будут принадлежать им, а не вам, хотя эти люди располагают лишь одной десятой ваших знаний. Подумать только, вот уже тридцать лет, как вы овладели производными…
– Я полагаю, – перебил его Ньютон, – что вы уже присылали мне письмо по данному вопросу.
Уоллис громко фыркнул.
– Мне известно, что скромность достойна похвалы, – заявил он.– Однако излишняя застенчивость вредна. Как люди нашего времени или будущего узнают о ваших открытиях, если вы не будете публиковать свои работы, сэр?
– Я опубликую их тогда, и только тогда, сэр, когда посчитаю нужным.
Уоллис с трудом сдержал возмущение.
– Вы говорите, что прибыли ко мне по делам Монетного двора? – спросил он, меняя тему разговора.– Я слышал, что вы получили должность его главы, сменив мистера Хука.
– В настоящее время я лишь смотритель. А директор Монетного двора – мистер Нил.
– Человек лотереи?
Сухо улыбнувшись, Ньютон кивнул.
– И работа там оказалась интересной?
– Она дает мне средства к существованию, вот и все.
– Странно, что вам не помогает церковь. Я сам получаю стипендию от церкви Святого Гавриила в Лондоне.
– Я не испытываю склонности к церкви, – ответил Ньютон.– Меня интересуют лишь исследования.
– В таком случае я готов в меру сил помочь Монетному двору, хотя если речь пойдет о деньгах, то их нет во всем Оксфорде.– Уоллис обвел рукой зал.– И я ничего не могу поделать, разве что притвориться, будто мы здесь довольны жизнью. Все серебро колледжа – это единственное блюдо, а все серьезные люди опасаются катастрофы. Великая перечеканка не принесла ничего хорошего, сэр.