Знак Гильдии
Шрифт:
– Юнфанни рассказывала. Корабль разбился у этих берегов, да?
Айрунги ничем не выдал своего смятения, сказалась закалка матерого интригана. Но в душе его бушевал пожар. Он-то знал, кто был зачинателем, вдохновителем и главной тайной пружиной «мятежа бархатных перчаток».
Он был тогда молод, весел и нагл. Сейчас от всего этого осталась только наглость.
Выходит, в погоне за властью он сломал жизнь этой девочке и сам того не заметил!
Дочь придворного летописца. Светлая, ничем не омраченная жизнь. Книги, подруги, любимый отец.
И вдруг все рушится. Одиннадцатилетний ребенок оказывается на чужом берегу. Нельзя даже рассказать людям о своем прошлом – ведь ты дочь осужденного мятежника! Ни родной души рядом, ни монеты, ни куска хлеба, ни крыши над головой.
«Я была книжной девочкой...»
– Тебе трудно пришлось, милая?
Шаунара коротко кивнула, занятая больше тем, чтобы аккуратнее связать выцветшей лентой непослушные волосы.
Айрунги задавил в душе угрызения совести. (Ему часто приходилось это делать, и это ему удавалось хорошо.)
– Ничего, милая, – заговорил он бодро. – Мужа-советника не обещаю, но позабочусь, чтобы на Эрниди тебе жилось не хуже, чем когда-то в Аргосмире. Не хмыкай, глупая, ты меня еще не знаешь! Я говорю не о жалованье наставника малышей. Сегодня у меня будет разговор с Фагаршем. Надеюсь, что после этого король станет весьма щедрым. Существуют сведения, за которые короли охотно платят. Прямо сейчас и пойду.
– Это Фагарша ты заставишь раскошелиться? – скептически отозвалась красавица ведьма. – Ой, не думаю. Взгляни-ка – вот так волосы хорошо лежат?
Волосы лежали очень хорошо. Настолько хорошо, что Айрунги расхотелось сразу же, немедленно идти к Фагаршу. Король подождет, пока Айрунги уладит куда более неотложные дела в «садике ведьмы».
– Кому идти, как не тебе? Ты в «Смоленой лодке» все ходы-выходы запомнил!
– Меня там тоже неплохо запомнили. Только сунься...
Шершень и Красавчик сидели над обрывом на том самом месте, откуда вчера Ураган командовал сражением, и уныло смотрели вниз.
Гавань была как на ладони. У пристани покачивался крутобокий двухмачтовый красавец. Это был пришедший на рассвете «Дикий гусь».
«Белопенный» уже отчалил, поручив милосердию местных жителей тела капитана, Варраха и еще двух пиратов, валяющиеся за солеварней: добродушные эрнидийцы наверняка не оставят бедняг без огненного погребения.
Пираты так спешили поднять якорь, что даже не выяснили, кто будет новым капитаном. Это можно было решить и в открытом море, подальше от острова, полного демонов и чудовищ.
Но одно дело морские негодяи успели сделать, как ни торопились: избили и ограбили Шершня и его приятелей. Если пираты не убили тех, кого считали виновниками всех своих неприятностей на острове, то лишь из суеверия: боялись, что души вредных силуранцев уйдут в плавание вместе с «Белопенным». А так в плавание ушли только старинные драгоценности, раздобытые некогда в Кровавой крепости. И все золотые монеты.
Осталось кое-что в суме Лейтисы – в «Смоленой лодке». Казалось бы, забирай да радуйся! Золота не только хватит заплатить за проезд на борту «Дикого гуся» для всех четверых в любую точку этого мира, но еще и останется... ну, скажем скромно: на кружку пива с сушеной рыбкой.
А вот как бы не так! Попробуй забери собственное добро!
Поток магической энергии, связывавший Эрниди с развалинами Кровавой крепости, оборвался как раз в тот момент, когда Лейтиса превращалась из юной женщины в старуху. Преображение остановилось на середине, и теперь разбойничью шайку украшала рыжеволосая молодка лет тридцати с небольшим. И если порой Лейтиса вздыхала о юной прелестнице, которую не так давно видела в зеркале, то тут же для утешения напоминала себе, сколько ей лет на самом деле.
Но как добыть оставленную в «Смоленой лодке» сумку? Кто отдаст ее женщине, которая хоть и похожа на юную постоялицу, но явно старше барышни, так загадочно пропавшей?
Послать Красавчика с какой-нибудь байкой? Пробовали. Не вышло. Оказывается, проклятая Юншайла, чтоб ей век с мужиком не валяться, успела сунуть нос в суму и ужаснулась. Золото! Драгоценности! Да разве можно такое отдать слуге?! Пусть молодая госпожа сама изволит за вещичками прийти!
Можно бы попросту налететь, забрать суму и смыться, но куда смоешься с острова? Поднимется шум, не очень-то уплывешь на «Диком гусе»...
– А твой безде-ельник чего-нибудь подска-азывает? – без особой надежды пропел Красавчик и сплюнул с обрыва.
– Ураган-то? А что он подскажет? Для него наше дело новое, непривычное. – Шершень доброжелательно относился к своему «постояльцу» и защищал его перед дружками. – Он ведь уже подбросил одну мыслишку.
– Не выйдет ни-ичего-о! – категорически спел Красавчик.
Шершень вздохнул. Он порядком проголодался и очень надеялся на удачу Лейтисы и Недомерка, которые отправились на промысел.
Идея и впрямь принадлежала Урагану. Красавчик в разговоре с дружками вскользь упомянул, что здешний лекарь – тихий старикашка по имени Марави – крепко увлекается философией и историей. Он это слыхал от слуг. Вот тут Ураган и подсказал Шершню (единственному, кто теперь мог его слышать), что у лекаря можно разжиться деньгами или хотя бы едой. Пусть к нему сходит Недомерок и разжалобит старикашку трогательной историей о впавшем в нищету собрате-ученом, только что прибывшем на «Диком гусе». Конечно, рожей Недомерок на ученого отнюдь не тянет, зато Фолиант может подсказывать ему умные речи, и парню останется только повторять эти речи вслух.
Недомерок возражал как мог, но голодные собратья по шайке слушать ничего не хотели. Отправили беднягу к лекарю, а Лейтису послали с ним – для моральной поддержки и чтоб по дороге не сбежал. Вроде как преданная супруга не покинула ученого в нищете...
От размышлений атамана отвлек голос Красавчика:
– Г-гляд-ди! Ид-дут!
Парень перешел с «распева» на заикание – это не сулило ничего хорошего.
И действительно: «супружеская чета» отнюдь не имела вид победителей. У Недомерка физиономия была расквашена, одежда в безобразных пятнах. Он выглядел так, как и должен выглядеть человек, которого по приказу разгневанного лекаря Марави слуги воткнули вниз башкой в мусорную яму. За то, что выдавал себя за ученого безо всяких на то оснований.