Знак Кота
Шрифт:
Если Алитта не была любезна со мной, то Равинга приняла меня радушно, и в основном для нее я рассказывал о своих испытаниях. На скамье с другой стороны стола сидели три черных котти, и, казалось, они тоже слушали и понимали каждое произнесенное слово. Или каким-то образом им помогал Мурри, который вольно растянулся на полу, полностью расслабившись так, как могут только его сородичи.
Кифонгг покоилась у меня на коленях. То и дело кончики моих пальцев извлекали из нее одну-две ноты. И тут я осознал, что веду себя в точности как бард, передающий послание.
Рассказ мой кончился далеко за полночь.
— Так я и добрался так далеко, — закончил я.
— Так далеко, — эхом отозвалась Равинга. — Остается последнее — добыть корону.
Я попытался на время выбросить это из головы, поскольку понимал, что последнее испытание действительно самое трудное и потребует от меня всего моего умения. Как может человек подпрыгнуть так высоко, чтобы достать корону, да еще среди этих раскачивающихся заточенных пластин, висящих на разном расстоянии от земли, я понять не мог. И теперь, несмотря на уютное тепло комнаты, меня пробрал холод.
Каждое испытание грозило смертью. Я думал, что уже свыкся с этим. Но теперь понял, что страх все еще следует за мной тенью.
Я положил арфу на стол и посмотрел на свои ладони, на которых шар оставил отметины. Затем, словно ведомый силой свыше моего понимания, я положил обе руки на подвеску у меня на груди.
Равинга встала и без единого слова оставила меня сидеть там, чтобы я мог лицом к лицу встретиться с тем, от чего пытался отрешиться весь вечер, с этим ослабляющим меня страхом. Шанк-джи и остальные, кто еще был жив, пока не вернулись. На протяжении некоторого времени я буду вынужден ждать, и если страх при этом окажется моим постоянным спутником…
Кукольница вернулась из тени на свет лампы. Она положила на стол посох — но он был совершенно не похож на тот, что сопровождал меня в моих странствиях. Этот посох не был пастушьим оружием и спутником. Это был жезл, символ власти, Власти..,
Жезл был золотой, украшенный узором, выложенным из маленьких драгоценных камней. Рубины Фноссиса, топазы Азенгира, сапфиры моего края, другие камни, служившие символами пяти народам, образовывали эти завитки и спирали. А навершием жезла служила фигурка сидящего песчаного кота, тоже золотая, с драгоценными глазами, горевшими ярче тех камней, что были внизу, на жезле. Он был достоин императора как знак его власти… императора!
Я смотрел на него, почти ослепленный. Работа была такой же тонкой, как и у моей сестры. Прежде я думал, что никто не может превзойти ее в мастерстве. Я протянул руку, но не решился коснуться его, ведь он был предназначен не для меня.
Равинга словно читала мои мысли.
— Он твой по праву, Клаверель-ва-Хинккель. Или скоро станет твоим.
— Но почему? — Меня снова, в сотый раз пробрала ледяная дрожь страха. — Кто я такой, чтобы стать императором? Я даже не воин. Скорее, пастух или слуга в доме своего отца, — Я не хотел заглядывать вперед. Я не решался рассчитывать на то, что, по моему мнению, никогда не окажется правдой.
Для вапаланцев я был варваром. Среди своего народа я считался человеком никчемным. Я был…
— Ты, — слова ее были похожи на приказ, — то, чем сам себя считаешь. Разве ты не стал побратимом повелителям пустыни? — Ее взгляд метнулся к Мурри и вернулся обратно. — Какой еще человек на протяжении поколений мог на это претендовать?
Мне показалось, что мои глаза обратились внутрь. Я не видел уже ни комнаты, ни сияющего жезла, а только скальный остров и танцующих котов. Даже словно бы слышал вдалеке странное звучание их песен. Я снова видел их невероятные прыжки, их полеты, их прекрасный распушившийся мех, воздух, который они вбирали в себя и который удерживал их над землей.
Тогда это казалось мне чудом, а сейчас — таинством и предметом восхищения. Грациозные тела, поглощенные всплеском своих эмоций. Я вспомнил свои попытки подражать им и свое участие в радостном выражении их любви к жизни.
— Да, — сказала Равинга, и голос ее рассек полудрему, вернув меня к действительности. — Помни об этом, брат мохнатых. А почему именно ты, — она помолчала, словно подыскивая нужные слова, как взрослый, пытающийся объяснить что-то сложное ребенку, — не жди от меня ответа, Хинккель. Я знаю только то, что уже много сезонов моим долгом было искать подходящего человека. И когда ты коснулся той чудовищной находки, запутавшейся в гриве моего якса, я поняла, что нашла того, кого искала.
Я поднялся на ноги и слегка перегнулся через стол, глядя ей прямо в глаза.
— Кто ты, Равинга? Какая цель заставила тебя искать кого-то?
Она помедлила, а затем мягко опустилась на табурет, на котором сидела раньше, и жестом указала мне на мое место.
— Я Равинга, изготовительница кукол… Она снова заколебалась, и я перебил ее:
— И не только их. Возможно, и императоров, кукольница? Но люди — это не то, что можно сделать — кроме как их собственными действиями.
— Все мы есть часть Духа нашей земли, а также Высшего Духа. Ныне заволновалось то, что уже однажды пыталось оборвать связь между людьми и их миром. Есть Воля, которая считает себя превыше всего. Я — одна из немногих, которых можно называть наблюдателями. Стражами. — Она вытянула руку на свет, и я ясно увидел шрамы, очень похожие на те, что были и у меня. — Я танцевала с мохнатыми в свое время, поскольку у них есть своя роль в действе, которое нам предстоит, как уже было давным-давно. Я не знаю, когда Тень надвинется на нас — сейчас она только испытывает свою силу. И нам нужен император, который в час нужды сможет призвать Дух не только своей собственной страны, но всех Внешних земель, мужчин, женщин, животных, самой земли.
— И ты уверена, что я могу это сделать? Она пробежала пальцами по жезлу, лежащему перед ней.
— Был бы он сделан, если бы я не была уверена?
— Я… я не тот, кого ты ищешь! — Все прожитые мной годы оспаривали ее правоту.
— Ты станешь тем, чем сам себя сделаешь, Хинккель. Подумай над этим. Иди спать, скоро уже утро.
Вот так резко она отослала меня. Она была бледна, данные мне объяснения лишили ее сил. Казалось, для нее это стало почти таким же испытанием, как те, что прошел я. Я взял арфу, пробормотал пожелание доброй ночи и оставил ее смотреть на жезл власти.