Знакомство (Лестница из терновника 1)
Шрифт:
"Я тоже так хочу! — подумал Ра, когда Старший и Лью отперли оружейный зал и скрылись в нем. — Я хочу, чтобы было невероятно! Я хочу коснуться ладони Госпожи Ночи, Госпожи Любви-и-Смерти — и будь, что будет! Наверное, надо всех разбудить, сказать, что эти двое решили совершить преступление, как минимум, против нравственности — но, прости мне Небеса, я не могу. Даже если они убьют друг друга".
Они вышли через три минуты. Лью держала меч в руках — не тренировочный клинок, а Разум Стали, принадлежавший кому-то из почивших предков, Ра видел это даже в сумерках. Узнать Лицо Лезвия нельзя было, но уж простую вещицу от благословенного меча любой отличит и в кромешной тьме.
Старший поставил фонарь на каменные перила террасы.
Лью обнажила меч, отшвырнула ножны в сторону и сбросила с плеч накидку из меха лесных котов. В полумраке она казалась воплощением самой Ночи, а Старший нимало не напоминал День, скорее, представившись Ра каким-то сказочным демоном-бойцом.
Он стоял, поглаживая клинок пальцами, будто не воспринимал Лью всерьёз, и говорил:
— Я, конечно, не собираюсь делать скидки на твою метаморфозу и на твоего младенца, которого ещё почти нет. Мне всё равно, ранена ты или здорова. Ты отлично знаешь, что правила везде таковы — слабый умрет.
— Вероятно, мне придется заколоться, если я случайно прирежу тебя, — смеясь, сказала Лью — и атаковала с поразившей Ра стремительностью.
Старший переменил позу быстрее, чем меняется очертание дыма в ветреный день, остановив её клинок. Лью отступила и сделала несколько танцующих шагов — "Полет Ласточки" — прикидывая уязвимые места в обороне Старшего. Она двигалась чётко и упруго, как отличный боец — а лица супругов сделались именно такими, каких Ра совсем не ожидал, несмотря на все жестокие слова: азарт, злая весёлость, та самая, которую ему уже приходилось видеть.
Лью казалась прирождённой убийцей, непредсказуемая и стремительная — но её положение успело измениться, и сказывалось отсутствие тренировок. Старший, когда она запнулась на выпаде, усмехнулся:
— Ты путаешься в юбке!
Почти в тот же миг её клинок разрезал его кафтан, на волос не дойдя до тела — у самой шеи:
— Ты загляделся, Н-До, Господин-Страшная-Смерть!
— На твою грудь! — рассмеялся Старший. — Клянусь Небесами, в бою выглядит восхитительно. Тебе не мешает?
— Мне непривычно, — Лью снова атаковала, очень красивым "Прыжком Кота". — Но пусть это тебя не обманывает!
— Ты задыхаешься. Тебе больно?
— Я терпелива. Дыхание выровняется, — пообещала Лью, но отступила, пытаясь выиграть время.
— Ты хороша в бою не по возрасту, — заметил Старший, остановившись и улыбаясь. — Я вижу, тебя отлично учили. Ты хороша, только слишком молода для меня… и была молода для мертвого, будь он проклят…
Слишком медленный бой, подумал Ра, ей всё же тяжело, они уже закончили. Ра ждал, когда Лью ответит просьбой прекратить игру — но она начала прекрасную продуманную атаку, заставив Старшего сделать три шага назад. В какой-то момент Старший выглядел нерешительно, даже растерянно. Лью уже победительно улыбнулась, сделав в высшей степени опасный выпад — но Старший выбил меч у неё из руки именно в тот миг, когда казался наиболее уязвимым, почти раскрытым.
Клинок отлетел шага на три и упал со звоном; Лью невольно отследила его падение, а Старший сбил её с ног и приставил клинок ей к горлу.
"Укус Паука", да, подумал Ра. Вот как это выглядит. Подло, в сущности — но эффективно.
— Силы ада, — пробормотала Лью с навернувшимися слезами. — Опять…
— Хороша, хороша, — сказал Старший, улыбаясь. — Невезучая только. И ещё наивная. Молодо-зелено.
— Ну давай, убей же меня! — огрызнулась Лью, но Старший сгреб её в охапку, поднял с земли, прижимая к себе сильно и грубо, и сообщил, усмехнувшись:
— Я передумал.
Потом Старший целовал её, она дралась, перестала драться, обвила руками его шею, плакала, стирала слезы щекой Старшего и спрятала лицо у него на груди. И Ра видел именно то, что нельзя видеть вообще никому — не сумев найти в себе силы вовремя уйти.
Он снова думал о трагической любви. А что ещё ждать от жизни, когда у тебя в родне пара сумасшедших, чья жизнь годится в темы для баллады?
Ра жалел только, что это нельзя рассказать. Его собственные волнения и душевные смуты показались мелкими и далёкими перед теми, кто строил судьбу, выдирая целые страницы из Небесной Книги.
Ра возвращался в свои покои в смятении чувств — и его вернуло на землю внезапное появление на пороге Третьего.
Третий Брат стоял, прижимаясь к дверному косяку. В темноте его лицо показалось Ра белым, как бумага.
— Ты не спишь? — удивился Ра.
— Змеи, — сказал Третий хрипло. — Я хочу остаться с тобой. В маленькой спальне, где я спал — змеи, светящиеся змеи…
Ра передернуло. Он схватил Третьего за руки — и его обдало влажным жаром. Третий вцепился в рукава Ра, пошатнулся и чуть не упал.
— А, проклятие, — прошептал Ра в ужасе. — Слушай, драгоценный, я думал, твоя лихорадка прошла ещё до свадьбы Старшего…
— Да, — Третий кивнул и снова кивнул, блестя глазами; Ра теперь ощущал, как дрожат его пальцы. — Я в порядке. Но всюду эти змеи…
И единственное, что Ра догадался сделать — это усадить Третьего на свою постель, почти силой. А больше ничего сделать было нельзя: зимняя лихорадка — такая простая вещь, потрепав несколько дней, она постепенно проходит сама собой… если не возвращается.
А если возвращается — то, может статься, уходя, заберёт с собой. Об этом Ра слышал много раз, но до сих пор не видел — и даже в страшном сне не мог увидеть, что такое случится с Третьим. А что сделаешь? Горячий отвар чок с акациевым сиропом? Натереть ступни козьей шерстью? Обернуть зеркала красной материей? Зажечь курительные свечи, отгоняющие демонов? Разбудить Мать? Послать пажа в город за врачом с патентом Государя? Поехать самому, немедленно?
Врач приедет к полудню, может быть, застанет Третьего в живых, послушает его дыхание и велит заварить чок с сиропом акации…