Знаковые люди
Шрифт:
И наконец, 1909-й, вошедший в историю как начало двадцатилетнего победного шествия русского балета. Начался он, как это часто бывало с Дягилевым, со скандала, скандалом и закончился, но посередине был триумф.
Задумывался сезон вовсе не балетным. Как и в 1908 году, Дягилев решил сделать ставку на оперы – «Садко», «Псковитянка», «Князь Игорь». Балеты шли лишь как пикантный довесок. Казалось, все было отлажено: покровительство сразу двух представителей правящей династии – великого князя Владимира Александровича и великой княгини Марии Павловны, расположение всесильной Матильды Кшесинской – фаворитки двух великих князей, Сергея Михайловича и Андрея Владимировича, обещание государственной субсидии в 20 тыс. рублей. Для репетиций был предоставлен императорский Эрмитажный театр, получены в аренду костюмы и декорации из театра Мариинского.
Но за три месяца до отъезда в Париж все рухнуло. Внезапно скончался Владимир Александрович, Кшесинскую не устроила второстепенная роль в «Павильоне Армиды», частную антрепризу изгнали из Эрмитажного театра, отказали в субсидиях, декорациях и костюмах. Артистов, заключивших контракты с Дягилевым, зачислили в разряд неблагонадежных. «Дорогой Ника, – писал великий князь Андрей Владимирович государю. – Твоя телеграмма (с отказом в субсидиях. – Прим. ред.) произвела страшный разгром в Дягилевской антрепризе. Завтра Борис у тебя дежурит. По всем данным, он, растроганный дягилевскими обманами, снова станет просить. Очень надеемся, что ты не поддашься на эту удочку. – это было бы потворством лишь грязному делу, марающему доброе имя покойного папа».
Пока соратники горевали на обломках великого начинания, неутомимый Дягилев действовал. Сняв для репетиций маленький театрик «Кривое зеркало», он умчался в Париж. Вернулся со щитом: его парижские подруги организовали подписку и собрали необходимые для гастролей средства, был арендован театр «Шатле», найден молодой антрепренер Астрюк, взявший на себя все парижские хлопоты. В оставшиеся два месяца программа была полностью пересмотрена: оперы отменялись в связи с нехваткой средств (осталась лишь «Псковитянка», нареченная «Иваном Грозным», и половецкий акт «Князя Игоря»), зато Фокину предстояло поставить два новых балета.
Гастроли 1909-го воспринимались как крестовый поход. Ехали не за деньгами и даже не за славой – Россия, азиатская окраина Европы, отправилась покорять художественную столицу мира. Дягилев вывез за границу 300 артистов – балет, оперу, хор и 80 человек оркестра. Среди артистов – Федор Шаляпин, Анна Павлова, Тамара Карсавина, Вацлав Нижинский. Известный своей скаредностью Шаляпин, обычно жестоко торговавшийся из-за гонораров, в сезон 1909 года заявил: «Что получу за парижские спектакли – точно не знаю, ибо мы решили, все участники спектаклей Дягилева, что при материальной неудаче не дадим его в обиду и покроем дефицит».
Лукавый Дягилев, желая обеспечить успех гастролей, еще до их открытия распахнул для своих парижских друзей двери затхлого «Шатле», буквально на глазах превращавшегося из «свинарника в бутоньерку». В пыли и сумраке разрушенного театра, в грохоте молотков и скрежете пил (плотники перестилали пол, переделывали партер в оркестровую яму, строили ложи), среди красок и гигантских холстов (декорации дописывали на месте), под треньканье рояля и вопли Фокина (балетмейстер спешно завершал дивертисмент) фланировал цвет Парижа. К генеральной репетиции наблюдатели превратились в поклонников. На открытии гастролей присутствовали Огюст Роден, Камилл Сен-Санс, Габриель Форе, Айседора Дункан, Жан-Луи Водуайе, Клод Дебюсси, Морис Равель. Аншлаги, восторги газет. Цены на билеты поднялись почти вдвое.
Недостача первого балетного сезона составила 45 тыс. франков – слишком дорого встала предгастрольная раскрутка. Эммануил Рей, директор парижского филармонического общества подал на Дягилева в суд: в течение двух месяцев он платил из своего кармана за publicite, афиши, циркуляры и проч. Дягилев выписал векселей на 9 тыс. франков и отправился в Венецию – обдумывать следующий сезон. А г-н Рей получил векселя из банка неоплаченными – на счете Дягилева не было ни гроша.
Безумец
Дягилев был полностью зависим от финансовой помощи извне, но при этом он никогда не делал уступок вкусам кредиторов – его художественная политика была совершенно самостоятельной. Из-за рискованных решений Дягилева предприятие то и дело оказывалось на грани финансового краха. В разгаре сезона он мог заказать новый балет и назначить его премьеру посередине отлаженных гастролей. Бессменный режиссер-администратор Сергей Григорьев отмечал в дневнике: «Я был в ужасе, но Дягилеву, как всегда, отказать было невозможно». Пренебрегая спектаклями-верняками, стопроцентно делавшими кассу, Дягилев менял курс так круто, что у самых радикальных его последователей захватывало дух.
«Безумие» Дягилева стоило очень дорого. На устройство Русских сезонов ежегодно приходилось изыскивать колоссальные средства, и каждый год после их завершения предприятие с трудом сводило концы с концами. Труппа не раз была на грани банкротства. Николай Рерих вспоминал, что как-то вечером в ресторане Дягилев объявил: «Вы заслужили спокойный ужин – ведь сегодня мы были совершенно разорены, и только пять минут назад я получил сведения, что нам не угрожает продажа с торгов».
Коко Шанель вспоминала: Дягилев «жил в вечном страхе, в страхе, что что-то не удастся, в страхе, что что-нибудь свалится на него, в страхе, что что-то не пойдет.» Он как-то признался Карсавиной: «Я часто не знал, что меня ждет завтра. Закончив день, я ложился в постель с чувством какого-то облегчения, словно получил отсрочку еще на одни сутки. По утрам я сам убирал постель и обращался к ней со словами: „Бедняжка ты моя, быть может, сегодня вечером я тебя уже не увижу!“». И в этих словах многое было правдой. Никому и в голову не могло прийти, что занавес не поднимается вовремя из-за явившихся в зрительный зал судебных исполнителей. Мися (Мисия) Серт, преданный друг Дягилева, не пропускавшая ни одного спектакля, однажды заплатила им перед самым спектаклем, тем самым предотвратив очередной скандал.
Но главной финансовой катастрофой стала грандиозная постановка «Спящей красавицы» в Лондоне в 1921-м. Утомленный вечной погоней за завтрашним днем, обескураженный уходом очередного хореографа и сердечного друга Леонида Мясина Дягилев придумал себе передышку. По его замыслу, в лондонском театре «Альгамбра» в течение девяти месяцев должен был идти этот блистательный спектакль Российского императорского балета. Льва Бакста уговорили писать эскизы декораций и костюмов. Игорь Стравинский переоркестровал Чайковского, добавив номера из других произведений композитора. Николай Сергеев, репетитор Мариинского театра, дотошно восстановил хореографию и мизансцены. Собрали прекрасных артистов – выметенные революцией из России, они с радостью ухватились за работу. Четыре лучшие балерины мира – Ольга Спесивцева, Вера Трефилова, Любовь Егорова и Лидия Лопухова – по очереди танцевали главную партию. На роль феи Карабос пригласили Карлотту Брианцу – итальянку, исполнявшую Аврору на премьере балета еще при Петипа.
Но любви к классическому балету Лондону хватило на два месяца – публика, привыкшая к одноактным спектаклям, с трудом выдерживала грандиозную конструкцию «Спящей». Сборы катастрофически падали. Директор театра «Альгамбра» Эдвард Столль, ссудивший деньги, запаниковал. Он потребовал выписать из Парижа костюмы и декорации Русского балета и разбавить репертуар ударными дягилевскими спектаклями. Дягилев рисковать не захотел – он не без оснований полагал, что г-н Столль собирается наложить арест на все имущество труппы, – а потому принял нестандартное решение: артистов отправил в отпуск, а сам исчез. Директору «Альгамбры» оставалось довольствоваться костюмами «Спящей».