Знаковые люди
Шрифт:
Коко Шанель вспоминала о появлении Дягилева в Париже: «Он сбежал из Лондона, потому что не мог расплатиться с долгами. Сходил с ума, не зная, что предпринять. Я осмелилась: „Сколько вам нужно, чтобы уладить дела в Лондоне и вернуться во Францию?“ Он назвал какую-то сумму, совершенно не помню какую. Я тут же дала ему чек». Секретарь Дягилева Борис Кохно утверждал: на 200 тыс. франков золотом.
Русский балет в очередной раз был спасен, но на пять лет лишен возможности выступать в Англии.
Тиран
Дягилеву требовалось любой ценой заполучить сливки художественного рынка. И ему всегда удавалось то, что он хотел. Его дар состоял в умении чувствовать и открывать таланты, в любых сферах и формах (взять хотя бы его слугу Василия Зуйкова – это был хитрый нагловатый холуй, преданный хозяину до последнего вздоха). Дягилев понимал, как надо реализовать то или иное дарование, и абсолютно не смущался средствами достижения этой цели, а также чаяниями самого дарования.
По словам Коко Шанель, «он никому ничего не давал, никогда! Ни малейшего чувства. По отношению к танцовщикам он был беспощаден». Атанцовщики его боготворили.
Он чудовищно перегружал всех, с кем работал, – от композиторов до костюмеров. Но умел так завораживать их, что, трудясь круглосуточно, забывая о еде и сне, они были счастливы. Каждый соприкоснувшийся с Дягилевым испытывал невероятный подъем: как правило, этот период оказывался самым плодотворным в его жизни. И к каждому, с кем работал, Дягилев относился так, будто решительно все в тот момент зависело от этого человека.
Но и ревность его была нешуточна. Он говорил своей прима-балерине Тамаре Карсавиной: «Терпеть не могу твою семью, она отнимает тебя у меня. Зачем ты не вышла замуж за Фокина? Тогда бы вы оба принадлежали мне». Дягилев вил из нее веревки, принуждая дисциплинированную балерину оставить императорский Мариинский театр: «К кому ты так торопишься? К напомаженным усам Теляковского?»
Одновременно Дягилев умел внушить участникам антрепризы, что легко может заменить любого без всякого ущерба делу. Насаждал в труппе железную дисциплину, заставляя артистов работать как каторжных, хотя и селил их в хороших отелях, а для спектаклей снимал лучшие театры. Любое недовольство, просьбы о прибавке жалованья пресекал в корне, заявляя, что силой никого не держит. С Идой Рубинштейн, красавицей и светской львицей, судился на 50 тыс. франков за ее отказ выступать в трех балетах, хотя по контракту дочь банкира должна была участвовать в спектаклях бесплатно, исключительно ради славы. Адвокат Иды доказывал, что во время подписания контракта на его клиентку оказывалось давление: «В Париже было ужасно жарко, Дягилев слишком настаивал, а Ида готовилась ехать в Центральную Африку охотиться на леопардов». Приехавшими в 1921-м из голодного советского Киева молодыми танцовщиками остался недоволен и урезал им жалованье на 200 франков. Вацлаву Нижинскому, пока тот был его любовником, вообще не платил гонораров: «Зачем тебе деньги? Скажи, что тебе надо, и тут же все будет».
С чудовищной легкостью он расставался с людьми, не принимая в расчет ни дружбу, ни любовь, ни былые заслуги и услуги. Но если наступала нужда, мирился с обиженными, чего бы это не стоило. Балетмейстер Фокин, самолюбивый, желчный, ревнивый создатель репертуара первых сезонов, был изгнан через два года как «безнадежно устаревший». Что делать с балетами Фокина? «Не знаю, – отмахивался Дягилев от режиссера. – Могу продать их все оптом». Сменивший Фокина Нижинский после своей неожиданной женитьбы оказался в опале и был уволен за немотивированный отказ выйти на сцену, который в иные времена сошел бы ему с рук. Очередной сезон повис на волоске. Необходимо было вернуть Фокина. Обернув трубку носовым платком, чтобы не сразу распознали голос, Дягилев вызвал хореографа к телефону. Зловещая пауза перед разговором. Затем разговор – на пять часов по международному телефону. В результате Фокин согласился почти на все условия Дягилева.
С друзьями Дягилев обращался еще более бесцеремонно. Заказывал Льву Баксту эскизы и параллельно давал то же задание молодым французским художникам. Прогорев со «Спящей красавицей», «запамятовал», что верному Левушке не заплачено ни за декорации трехактного балета, ни за сто костюмов, сделанных за сумасшедше краткие два месяца. Процесс о «Спящей» навсегда рассорил былых соратников – Бакст умер, так и не помирившись с Дягилевым.
Последний сезон
Сезон 1929 года, 22-й сезон антрепризы, прошел в Лондоне с небывалым успехом. Прощаясь с труппой перед отпуском, Дягилев был грустен и нежен: «В первый раз за все годы я спокоен за будущее. Ангажементами мы обеспечены, контракты подписаны. Вы заслужили отдых».
Сам же поехал в Париж лечиться – он устал, его мучили диабет, фурункулы и боль в спине. Затем, несмотря на строгие запреты врачей, помчался в Германию – пестовать новое «чудо», 17-летнего композитора и пианиста Игоря Маркевича, и шарить по книжным лавкам – коллекционирование редких книг стало его последней страстью. В любимую с юных лет Венецию приехал вконец разбитым.
Болезнь сожгла его в десять дней. Мися Серт, как всегда в страшные минуты, была рядом. Дягилев угас перед рассветом 19 августа 1929 года. Когда сиделка закрыла ему глаза, «...в этой маленькой комнате отеля, где только что умер самый великий кудесник искусства, разыгралась чисто русская сцена, какую можно встретить в романах Достоевского. Смерть стала искрой, взорвавшей давно накопившуюся ненависть, которую питали друг к другу юноши, постоянно находившиеся рядом с ним. В тишине, полной подлинного драматизма, раздалось какое-то рычание: Кохно бросился на Лифаря, стоявшего на коленях по другую сторону кровати. Они катались по полу, раздирая, кусая друг друга, как звери».
Хоронили Дягилева на деньги Коко Шанель, случайно оказавшейся в то время в Венеции. Великий импресарио не оставил ничего, кроме небольших долгов и любовно собранной коллекции книжных раритетов.
Коко Шанель. Великая Mademoiselle: XX век в шляпках и без корсета
Габриэль Шанель научила женщин носить мужские пиджаки, брюки, купальные костюмы и плиссированные юбки. Она ПРЕВРАТИЛА МОДУ В ОСОБЫЙ РАЗДЕЛ ВСЕМИРНОЙ ИСТОРИИ, сделав на этом состояние. Ее всю жизнь преследовал СТРАХ РАЗОРЕНИЯ. Совершенно беспричинный. Ее благополучию никогда и ничто не угрожало: у Шанель не было конкурентов.
Co Co Ri Co
Прадед Коко – Жозеф Шанель – был кабатчиком. Свое заведение в Понтейль он назвал Le Chanel. Его сын, унаследовавший питейное заведение, был крайне бойким малым и ловко обольстил девицу из почтенной протестантской семьи. Говорили, что Габриэль была вылитой копией бабки. От деда же унаследовала редкое своенравие и зажигательный темперамент.
Она появилась на свет 20 августа 1883 года в больнице для бедных провинциального французского городка, а в двенадцать лет лишилась матери. Отец отдал ее и сестер в монастырь, навсегда исчезнув из ее жизни. Ей пришлось рассказывать всякий раз новые легенды о происхождении отца и рассчитывать только на собственные силы.