Знамя любви
Шрифт:
– Уж я с тобой поквитаюсь, – Чумаков выплюнул зуб. – Пора приспела тебе окорот дать.
– Не надо, Емельян, – просила Казя, – не надо.
– Пошлите за атаманом, – закричал Пугачев. – Приведите его сюда.
Он успокоил Казю, и она прижалась к его плечу, благодарная за защиту.
Толпа заволновалась в предвкушении поединка.
Дмитрий Бородин поднял вверх руку, призывая к молчанию.
– Емельян Пугачев вызвал Фрола Чумакова на бой, – громко объявил он и повернулся к соперникам. – Вы будете биться на кулаках?
– Нет, – ответили они в один голос.
– На кнутах?
– Да.
– Он
– С нами тремя, – добавил Любишкин. – Таков казацкий закон.
– Казацкий закон, – как эхо откликнулась дюжина голосов.
– Но он не может! – Казя шагнула вперед, но Наталья потянула ее за рукав, прошептав: «Не надо, Казя».
– Он не может. Их трое.
Бородин печально на нее посмотрел. Он не мог ничего поделать. Казацкие обычаи были стары, как сама степь.
– В первый черед он будет биться с Фролом Чумаковым. Ежели он возьмет верх, то, когда оправится, будет биться с Иваном Рыкалиным, а потом с Мироном Любишкиным. Он будет биться со всеми тремя, ежели Казя Раденская останется в Зимовецкой. Понятно?
Пугачев кивнул, плотно сжав губы.
– Принесите кнуты. Очертите круг. Расчистите землю. Подкиньте в костер дров. И поторапливайтесь, – он хотел как можно быстрее покончить с досадной историей.
Закипели приготовления. Ремни кнутов как следует вымочили, чтобы они были гибче, и, свив аккуратными кольцами, отложили в сторону. Бойцы поочередно окунули голову в бадью с холодной водой, чтобы выветрить хмель. Затем они разделись до пояса и расположились друг против друга. Станичники образовали большой круг и, ожидая начала, оживленно переговаривались. В станице уже давно не видывали подобного. Бой обещал быть захватывающим, недаром эти двое были врагами. Казя стояла радом с Натальей и Агриппиной. Напротив них стояли Сонька и Ольга Чумакова, которая прижимала к кровоточащему носу тряпицу.
Соперникам дали кнуты. Эти кнуты с шестиаршинными кожаными ремнями использовались для укрощения диких жеребцов. Внутрь круга ступил атаман.
– Порядок вы знаете, – сказал он. – Вы должны держать за спиной левую руку и бить в свой черед, когда забьет барабан.
Пугачев и Чумаков кивнули.
– Вы будете биться, покуда один из вас не упадет.
– Да, – сказал Чумаков.
Он стоял, слегка сгорбившись; его невероятно длинные руки висели вдоль туловища; на груди курчавились густые черные волосы. Рядом с ним Пугачев, хотя и был выше, выглядел послабее. На его плече багровел шрам от татарской стрелы. Чумаков громко, словно выпалил из мушкета, щелкнул кнутом и с довольной ухмылкой обвел взглядом толпу. Пугачев был неподвижен, как статуя, и не отрывал от Чумакова немигающих глаз.
В костер подбросили дров, и языки пламени с шумом взмыли до самого неба. Ночь была душная, тела обоих бойцов покрылись блестящим потом.
Между ними стоял атаман.
– Емельян Пугачев, ты готов?
–Да.
– Фрол Чумаков, ты готов?
–Да.
Соперники заложили левую руку за спину и напряглись. Чумаков ухмыльнулся и злобно ощерил зубы. Лицо Пугачева было непроницаемым.
– Пугачев ударит первым.
Платон Ушаков приподнял барабанные палочки.
– Давай! – Дмитрий Бородин торопливо отскочил в сторону.
Услышав барабанную дробь, Пугачев отвел назад руку, но не ударил. Он замер и смотрел на своего врага. Кругом было тихо, только трещал костер. Из толпы не исходило ни звука. Чумаков следил за его кнутом, словно кролик. Его глаза сузились, в бороде застыла ухмылка, часто вздымалась и опадала грудь. Внезапно Пугачев пошевелился, и Чумаков непроизвольно закрыл глаза. Пугачев улыбнулся. Самые жалостливые из женщин отвернулись. На горизонте сверкнула молния, и раздались раскаты грома, но никто не обратил на это внимания. Все глаза были прикованы к Пугачеву. Он, посмеиваясь, вращал кистью и покачивался на пятках.
– Что, наскучило ждать? – издевательски спросил он. Вдруг в воздухе с немыслимой скоростью просвистел его кнут и с влажным чмоканьем обвился вокруг плеч Чумакова, оставив на них широкую красную полосу. Чумаков с присвистом выдохнул воздух.
– Ну, – прохрипел он, подбираясь, как зверь, готовый к прыжку, – пришел твой черед попотеть.
Забил барабан.
– Я из тебя дух вышибу, – он бережно повозил по земле кнутом.
Его удар вырвал из груди Пугачева кусок мяса величиной с пятак. Зрители вытягивали шеи, чтобы получше разглядеть подробности поединка.
– Держись, Фрол, – по-волчьи оскалился Пугачев.
– Меня побить силенок не хватит, – отозвался Чумаков.
Глухо звучал барабан, хлестко ложились удары кнутов, тела обоих бойцов превратились в сплошной кровавый рубец. В стремлении причинить очередным ударом как можно большую боль они, казалось, забыли обо всем на свете. Оба пошатывались и смахивали с глаз пот. Дыхание вырывалось из их груди с хриплым шумом. При каждом ударе Казя чувствовала, как в ее руку впиваются ногти Натальи.
– Давай, Фрол, давай! – закричала Ольга. – Разорви его в клочья!
По небу прокатились раскаты грома. Толпу осветили разряды молнии. Казаки не теряли времени даром: держа в одной руке заветную флягу с сивухой, другой они норовили облапить какую-нибудь бабу. Барабан почти что не умолкал, и ремни кнутов покраснели от крови.
– Остановите их! Их надо остановить! – тщетно кричала Казя.
Барабан звучал все быстрее. Бойцы били почти вслепую, их удары ослабли, они еле держались на ногах. Между тем зрители разбились на парочки и начали целоваться.
Глаза Чумакова выкатились из орбит, а на его бороде и волосатой груди пузырилась кровавая пена. Большинство его ударов не достигало цели. Он озирался вокруг, будто бы ища внезапного избавления от этой пытки.
С его ребер было содрано мясо. Он не мог больше стоять. Его руки повисли как плети, и кнут упал на вытоптанную траву. С коротким стоном он повалился навзничь.
– Фрол! – к нему ринулась Ольга и, присев, положила его голову себе на колени.
Пугачев продолжал стоять, стиснув ненужный более кнут. Казя побежала к нему, но он отрицательно взмахнул рукой.
– Емельяну Пугачеву не нужна помощь, – еле слышно прохрипел он.
Дмитрий Бородин выступил вперед.
– Верх за Пугачевым, – объявил он. Казаки, однако, его не слушали. Хлынул проливной дождь, и они вместе со своими избранницами заторопились по хатам – к печам и лавкам. Некоторые предпочли расположиться тут же и предались любовным утехам на мокрой траве при жалобном шипении угасающего костра.