Знание-сила, 1998 № 01 (847)
Шрифт:
• Лубок «Фома и Ерема. два братеника». Чтобы никто не сомневался, что Фома обязательно обманет Ерему, художник наделил его пышным лисьим хвостом
Разумеется, речь идет о фольклорном «новом русском» — образе, роли. Большинство современных предпринимателей себя в нем не узнают.
«Что ни традиция — то фольклор». С. Матвеева пишет об особенностях вывернутого наизнанку, перманентно расколотого общества: «...В нем вполне возможна, в частности, модернизация
В массах фольклорные элементы поведения воспроизводятся по матрице. Фольклорный человек долисьменной культуры копирует «с голоса», учится «с рук», усваивает на примере. Он действует по показу, не пользуется ни теориями, ни сложными абстракциями. Успеха добивается, идя путями рискованными. Но не индивидуальными. Со стороны кажется: извилины полторы, пороха не выдумает. А деньги гребет. В частности, потому, что для этого здесь пороха выдумывать ни в коем случае не надо. Есть отлаженные, четкие пути, повторяющиеся процедуры.
«Нового русского» определяет и вырабатывает среда, компания, мужское сообщество (если речь о мужчине). Оно «ставит его на путь», проводит через испытания. Наши «новые русские» на девяносто процентов продукт какого-нибудь закрытого мужского сообщества. «Новым русским» просто так, придя с улицы, не стать. Его испекает коллектив. У нас настоящих одиночек не бывает.
• А вот лисий хвостик рекламы: метровыми буквами — сигареты «Мальборо», а внизу, меленько, почти нечитаемо: «Минздрав предупреждает...»
Говорят о мафии, а что фольклорнее мафии? В том, как гангстер понимает жизнь, смерть, честь, больше архаики, чем в трудах целого отдела музейной археологии. Это «простец», обычно не затронутый высокой традицией, иногда не знающий грамоте. Между прочим, такие до сих пор встречаются, свидетельствую. И, само собой, разбой, аферы, мистификации и «подставки» я тоже отнес бы к низовому, фольклорному раду. Ключевые фигуры нашего времени — ваньки-каины и «аглицкие лорды», чьими похождениями зачитывалась Россия.
Получается занимательный закон сохранения.
Что сказано и показано на витринном уровне, то в нутряном не содержится. И наоборот. «Новый русский» внешне западнически и техногенно ориентирован, а внутри весьма фольклорен. Его сознание — вавилонское столпотворение перекошенных, нестыкующихся, карнавальных абсурдностей. Вот почему он так и просится в анекдот - А маргиналы-совки — наоборот. Внутри у них не фольклор и не магия, а (как ни дико выглядит) как раз продукт западной письменной традиции — социально-экономическая теория: «капитализм», «социализм», «экономика»... Зато жизнь и поведение их целиком фольклорны.
«Новый русский» тоже чисто внешне строг и однолинеен. Его взлет был сказочно быстрым. Из сплошного «нельзя» он махом влетел в сплошное «можно тире хочу». Когда рушится традиция, наступает период обострения — сказочного, безумного. Трезвая деловая реальность, но в ней привкус и намек на невесть откуда свалившиеся деньги, чудеса, сказки. «Новые русские» видят себя вполне сказочно. И ведут соответственно.
...Когда рушится традиция — гибель Римской империи, гибель китайской династии Тан..,— каждый раз единственным содержанием искусства становятся легенды, сказки, былинки о духах, оживших мертвецах, золотых кладах, низовые народные жанры оживают.
• Лубок «Парамошка с Савосъкою в карты играют». Фигуры, которые обмениваются знаками за спиной игроков, превращают веселый досуг в коммерческое предприятие. Весьма прибыльное. Каковым оно и остается до сих пор
Несколько раз за свою историю Россия становилась круто фольклорной страной еще и в том смысле, что жизнь начинала сбываться по сказочным моделям. Смута — рухнула старая династия. Раскол — рухнула-де старая вера... Почитать классиков старообрядчества — мышление и язык отдают фольклором.
Реформа 1861 года. Новые, удивительные типы в городах, невиданные дела на деревне (Глеб Успенский). Все это хорошо описано русской литературой и публицистикой.
Интересная параллель. Крестьянство, бывшее до реформы на втором месте с конца пекле духовенства по преступности, попав в города, мгновенно становится самым криминогенным слоем населения. Как спартиаты вне Спарты. Нечто подобное происходит и сегодня.
Я уж не говорю о реформах Петра и революции 1917 года. Тут ничего объяснять не надо. Тоже каждый раз появлялись «новые русские люди»: специфически одетые, старое отринувшие, лихорадочно переучивающиеся, пришедшие не из университетов, проделавшие путь Алексашки Меншикова и Алешки Бровкина.
Не Алексашки и Алешки — так комиссары в кожанках. А еще примазавшиеся к новым движениям правительственных вод и сделавшие головокружительную карьеру бандиты... А мыслили-то сказками. Мифами. Примитивной верой в чудо жили.
Раз так, поговорим об эмансипации фольклорных элементов.
Недавно заглядывал в книгу Ж. Фавье «Франсуа Вийон». Она не столько о Вийоне, сколько о Париже XV века. Подробно, в лучших традициях школы «Анналов», описываются быт, торговля, бунты, скандалы, тяжбы, блуд, подкуп, разборки. Это — о нас. Точный портрет. Ле Гофф предложил термин «долгое средневековье». Загляните в Герберштейна. Анекдотические истории, русский дикий рынок, таможня: вымогательства, ложь, прямой разбой, коррупция в царской свите...
С другой стороны, карьеры многих нынешних напоминают «похождения Шипова». Выходец из крестьян Н. Н. Шипов был сыном крепостного купца, который в начале XIX века сколотил себе изрядное состояние на торговле скотом и мехами, пересказывает Р Найлс русские дореволюционные источники.
Тому барину, чьим крепостным был Шипов-отец, в нашем современном обществе есть точный аналог: советская система в лице КПСС, прокуратуры, директорского корпуса и КГБ.
«...После смерти его помощники прибрали к рукам большую часть имущества и сговорились с чиновниками засадить наследника в тюрьму. В 1832 году шиповский отрок бежал от своего помещика и в течение последующих пяти лет бродил по стране и под -вымышленными именами занимался коммерцией. Кто-то выдал его властям, он отсидел четыре года в тюрьме и был потом возвращен своему законному хозяину. Тогда он раздобыл паспорт, годный на полгода, с которым добрался до Бессарабии, где купил фабрику по производству клея. Когда срок действия паспорта истек, власти отказались его продлить, и Шипову пришлось продать дело и снова возвратиться домой. К тому времени он разузнал о законе, по которому крепостной, попавший к горцам Северного Кавказа, воевавшим тогда с правительством, и бежавший от них, получал вольную. Доведенный уже до отчаяния, Шипов добрался до Кавказа, вступил в армию, сдался в плен, бежал и получил вольную, а вместе с нею наконец и право вести дела без придирок со стороны частных лиц и правительства».