Знание-сила, 2001 №04
Шрифт:
Реальный же Невский был очень далек от этого образа «рыцаря без страха и упрека». Жизненный путь, выбранный им не только для себя, но и для страны, был не прямой и не бесспорный, он был спрямлен, как шоссейная магистраль, уже потом теми, кто создавал миф.
Нечто подобное произошло и на Украине. Образ Мазепы постепенно ассоциировался в массовом сознании с обретением суверенности и независимости. Забывать или игнорировать этот факт национального самосознания было бы огромной ошибкой. Первым это понял Г П. Федотов. В своей пророческой статье «Судьба империи», задолго до событий 1991 года предсказавшей распад СССР, он писал: «Ярче всего наше глубокое непонимание украинского прошлого сказывается на оценке Мазепы». И далее: «Пробуждение Украины, а особенно сепаратистский
«Московское вероломство» – это, по Федотову, и история с Мазепой…
«У нас одна вера и богослужение, одно происхождение, язык и обычай» – писал за четверть века до присоединения Украины киевский митрополит Иосиф Борецкий. Про «одну кровь и одну веру» говорили в канун Переяславской рады и в Варшаве, высказывая вполне обоснованные опасения по поводу ориентации казачества на «царя восточного», так что общие черты, способствующие сближению народов, – этническое родство, единая вера, культурная близость, общее историческое прошлое – вовсе не выдумка «великодержавных историков».
Однако за этим обшим обыкновенно забывали упомянуть то, что их разъединяло, особенно если иметь в виду политическую культуру и менталитет русской и украинской элит. Украинская старшина давно и настойчиво стремилась врасти в правяшее сословие Речи Посполитой, обрести «златые шляхетские вольности» и стать третьей государственной составляющей – вместе с Польшей и Литвою – в Речи Посполитой. Правящие круги Речи Посполитой с не меньшим упорством парировали эти усилия, не отказываясь при этом от беззастенчивой эксплуатации казачества. Эта политика, столь же исторически объяснимая, сколь и близорукая, с точки зрения будущности Речи Посполитой, в середине XVII столетия оттолкнула казачество. В итоге старшина отчасти по доброй воле, отчасти по принуждению стала постепенно связывать свою будущность и будущность всей Украины с Московским государством.
Здесь следует учитывать два обстоятельства, упрочивающих подобную ориентацию.
Во-первых, несомненные симпатии к Московскому государству низов украинского общества. Мечтая избавиться от ненавистной «панщины», религиозного и национального угнетения, крестьянство вовсе не испытывало того трепета перед шляхетскими правами и шляхетской культурой, которое было свойственно части старшины. В последующем, когда московское правительство столкнется с постоянными колебаниями старшины и казачества, эти устойчивые настроения низов станут одной из опор царского владычества на Украине.
Во-вторых, религия. Начавшееся в рамках контрреформации в Польше масштабное наступление на православие, появление униатской церкви привели к тому, что задачи зашиты православия, веры предков стали равнозначными понятию сохранения национальной идентичности. Запоздавшая попытка короля Владислава IV снизить остроту религиозного противостояния не принесла особого результата. Тем горше было разочарование. Надевды сменились озлоблением. Однако восстания казаков в 1637-1638 годах закончились поражением. На время сопротивление было сломлено. Настало так называемое золотое десятилетие панского владычества на Украине, протекавшее без видимых потрясений. Шляхетство восприняло это замирение как окончательное подчинение местного населения. Никогда еще произвол и поборы не были здесь так велики, как в этот период. Даже иезуит Скарга, ярый гонитель православия, должен был признать, что нигде не обходятся столь бесчеловечно с земледельцами, как в восточных областях Речи Посполитой: «Владелец или королевский староста не только отнимает у бедного холопа все, что он зарабатывает, но и убивает его самого, когда захочет и как захочет, и никто не скажет ему за это дурного слова».
Стеснено было и Запорожское войско. По «Ординации» 1638 года оно утратило свое самоуправление. Окончательно рухнули надежды старшины укрепиться в составе правящего класса Речи Посполитой…
Дальнейшие события показали, что торжество панов было преждевременным. Это как с закручиванием предохранительного клапана парового котла: власти не увидели, что все показатели социальной напряженности на Украине давно зашкалились, и тишина, опустившаяся на «кущи, села и грады», не гробовая, а предгрозовая.
Начало нового этапа освободительного движения оказалось связано с именем Богдана Хмельницкого. Хмельницкий немало пережил на своем веку, прежде чем стал знаменитым гетманом Запорожского войска и вождем национально-освободительного движения. Он умел смотреть дальше кончика своей сабли. Умный и изворотливый политик понял, чего и кого не хватало прежним неудачным казацким восстаниям. Его выступление очень скоро приняло характер не восстания, а общенационального движения; настоящая народная война начисто вымела с украй некой земли панов и «панство».
Необыкновенно успешное начало создало ситуацию по-своему уникальную. По мнению Костомарова, перед Украиной открылась реальная возможность создать независимое национальное государство. Однако лидеры освободительной борьбы оказались не на высоте. «Величайшая ошибка его (Богдана Хмельницкого), навсегда определившая плачевный исход истории Южной Руси в период казачества, была Зборовский договор, тот самый договор, который прославляли наши историки, – сетовал Костомаров. – Между тем день 16 августа 1649 года был роковым днем для современников и потомков. По Зборовскому договору сорок тысяч человек выбрано в казацкое сословие: им предстояла завидная судьба пользоваться особыми правами; остальная масса народа, стоявшего с оружием.., возвращалась в сословие посполитых и обращалась или в прежнее подданство панам, или в новое – казацким чиновникам. Что могло быть несправедливее такого договора? Народ, который помогал Хмельницкому трудами и кровью, постыдно отдавался своим избранным главою в руки прежних врагов!»
Ночное бегство Мазепы и Карла XII. Гравюра XVIII века
Была ли альтернатива? Сказать трудно. Реальностью же стал именно этот путь, очевидно, отвечающий не только мировоззрению казацкой элиты, но и общему состоянию украинского общества. Это был путь сословного эгоизма, когда восторжествовавшая старшина попыталась занять место шляхты. По замечанию исследователя истоков «украинского сепаратизма» Н.И. Ульянова, «не о свободе шла тут речь, а о привилегиях. То был союз крестьянства со своими потенциальными поработителями, которым удалось с течением времени прибрать его к рукам, заступив место польских панов».
Но этот же путь определял возможности казацкой элиты: она стала искать будущность Украины в том, чтобы пристать, «прислониться» к одному из государств. Возобновившаяся после Зборовского договора ожесточенная и кровопролитная борьба показала, что «прислониться» к Речи Посполитой на условиях, которые бы устроили ее участников, никак не удается. Решение же о подданстве московскому госуяарю было буквально выстрадано. И чтобы ни писали позднее историки и как бы ни складывались в последующем русско-украинские отношения, выбор, сделанный на Переяславской рале в 1654 году, носил, по моему убеждению, характер национального выбора, и Украина вошла в состав Московского государства, сохранив за собой широкую автономию.