Знатная леди

Хейер Джорджетт

– Какая несправедливость! – негодовала Лусилла.

– Еще бы! Потому что как, черт меня побери, я мог помешать тебе убежать, хотел бы я знать?

– Никак. И никто не смог бы, – заверила она его. – Они должны быть благодарны тебе за то, что ты поехал со мной!

– Я тоже так думал, – сказала он. – Более того, если кто и виноват в том, что тебе пришлось уйти из дому, так это они, а не я.

– Ты им так и сказал? – нетерпеливо воскликнула Лусилла.

– Нет, не сразу, а под конец, когда и сам основательно разозлился. Это случилось, когда я понял, что меня, а вовсе не тебя, обвиняют в прострации [16] твоей тетки. Как тебе

это нравится? Не знаю уж, что сказала бы мне она сама, потому что я ее не видел, слава богу! С ней случилась истерика, когда обнаружилось, что ты убежала, а потом приключились судороги, или спазмы, или как там еще она их называет, так что ее уложили в постель и приставили к ней нашего доктора, а моя мать принялась приводить ее в чувство жжеными перьями, нюхательными солями и нашатырным спиртом. А отец буквально выгнал Сару из дому, потому как от одной только мысли о том, что она все еще остается в Чартли, у твоей тетки начинаются новые судороги. Что ж, я действительно сказал: «Что за гусыня!», а папа – папа! – заявил, что это я во всем виноват! А мама сказала, что не понимает, как у меня хватило совести оставить тебя одну у совершеннейшей незнакомки, добавив, что и подумать не могла, что ее собственный ребенок окажется настолько бессердечным. А когда меня начали упрекать и Корделия с Лавинией, – но этому я быстренько положил конец! – терпение мое лопнуло, и я заявил: очень хорошо, и если они полагают, что я должен был защитить ее от вас, мадам, то я возвращаюсь прямо в Бат и останусь здесь! И я сказал еще, что готов отправиться куда угодно, лишь бы не оставаться с ними в Чартли, и что, хотя вы совершенно посторонний для нас человек, но в вашем доме я встречу теплый прием, которого меня лишили под отчим кровом.

16

Здесь: крайняя слабость, изнеможение.

– Отличная работа, Ниниан! – воскликнула Лусилла, с энтузиазмом пожимая ему руку. – Никогда не думала, что у тебя достанет на это мужества.

Он покраснел, но заметил:

– Не думаю, что это было хорошо с моей стороны. Мне не следовало разговаривать с отцом в таком тоне. Мне очень жаль, но я действительно имею в виду то, что сказал, и будь я проклят, если поползу назад, пока он не извинится передо мной! Даже если мне придется умереть с голоду в канаве.

– О, умоляю вас, даже не думайте об этом! – высказалась мисс Фарлоу, с открытым ртом внимавшая молодому человеку. – Вы поставите мисс Уичвуд в неловкое положение, потому что люди скажут, что она должна была спасти вас. Не то что бы я думала, будто вам позволят умереть в канаве в Бате, по крайней мере, я не слышала ни о чем подобном, потому что здесь очень строгие правила насчет того, чтобы поддерживать улицы в чистоте и порядке, а нуждающимся помогают в Обществе призрения – превосходная организация, на мой взгляд, – но я не думаю, что ваши почтенные родители захотят, чтобы вы стали его членом, как бы они ни сердились на вас.

При этих ее словах Лусилла сдавленно захихикала, а мисс Уичвуд, старательно сохраняя невозмутимость, заявила:

– Совершенно верно! Вы должны приберечь эту возможность на самый крайний случай, Ниниан, чтобы воспользоваться ею, если отец пригрозит лишить вас наследства. А пока что рекомендую вам остановиться в «Пеликане». Он находится на Уолкот-стрит, и цены, как мне говорили, там очень умеренные. Разумеется, эту гостиницу нельзя назвать фешенебельной, но, полагаю, она обеспечивает своим постояльцам все необходимые удобства, включая простую пищу. Если же, впрочем, тамошняя кухня окажется для вас уж слишком простой, вы всегда можете отужинать здесь. – В глазах у нее появились лукавые искорки, и она добавила: – Сама я у них ни разу не ужинала, но, разумеется, бывала там, чтобы посмотреть комнату, в которой ночевал доктор Джонсон [17] .

17

Сэмюэл Джонсон (1709–1784) – английский литературный критик, лексикограф и поэт эпохи Просвещения, чье имя, по оценке «Британники», старейшей Британской энциклопедии, стало в англоязычном мире синонимом второй половины XVIII века.

– О! – сказал Ниниан, пребывавший в полном недоумении. – Да… конечно! Доктор Джонсон! Именно так! Он был… он был вашим другом, мадам? Или… или родственником, быть может?

Лусилла поперхнулась смехом.

– Какой ты глупый! Он был лексикографом и умер много лет назад, не так ли, мадам?

– А-а, тот писака! – пренебрежительно протянул Ниниан. – Если подумать, я что-то о нем слышал, но меня нельзя назвать книжным червем, мадам.

– Но ведь в школе, дорогой мистер Элмор, вы наверняка пользовались его словарем? – заметила мисс Фарлоу.

– Ага, вот оно что! – кивнул Ниниан. – То-то его имя показалось мне знакомым. Должно быть, я видел его на какой-то обложке.

– Весьма поверхностное знакомство, позволю себе заметить, – пробормотала мисс Уичвуд. – Полноте, Ниниан! Не можем же мы все до одного быть книжными червями, не так ли?

– Что ж, я не постесняюсь признаться в том, что науки меня никогда особенно не прельщали, – без особой на то необходимости признался Ниниан. После чего, очаровательно улыбнувшись, присовокупил: – Глядя на вас, никто не заподозрит вас в том, что вы книжный червь, мадам!

Ошеломленная столь неожиданным комплиментом, мисс Уичвуд пробормотала дрогнувшим голосом:

– Как это мило с вашей стороны, Ниниан!

– Но ведь это правда! – внесла свою лепту и Лусилла. – Никто бы не подумал, что вы любите читать, читаете очень много и даже держите книги в своей спальне.

– Лусилла, такого предательства я от вас не ожидала! – трагическим голосом сообщила мисс Уичвуд.

– Я говорю об этом одному Ниниану! – поспешно заверила свою наставницу Лусилла, с некоторой тревогой глядя на нее. – Разумеется, мне и в голову не придет рассказывать об этом кому-либо еще, да и он никому ни слова не скажет, правда, Ниниан?

– Ни словечка! – твердо пообещал он.

Мисс Уичвуд скорбно покачала головой:

– Какая жалость, что я так низко пала в ваших глазах!

Они столь поспешно кинулись успокаивать ее, что она не выдержала и рассмеялась:

– Ах вы, глупые дети! Не смотрите на меня такими изумленными глазами, иначе я заплачу от смеха. Прошу вас, успокойтесь и не требуйте от меня объяснений, в противном случае вы сочтете меня помешанной. Но скажите же, Ниниан, вы передали мое письмо миссис Эмбер?

– Нет, она была слишком больна, чтобы принять меня, но его передала ей моя мать. – Поколебавшись, он добавил с умилительной улыбкой: – Она… она слишком плохо себя чувствовала, чтобы написать вам ответ, но поручила матери передать вам устное послание.

– Послание для меня? – спросила мисс Уичвуд, удивленно приподняв брови.

– Не совсем так, – ответил он. Улыбка его стала шире, и он коротко рассмеялся. – Она просила передать Люси, что умывает руки.

– Она говорит так всякий раз, когда сердится на меня, – с отвращением заявила Лусилла. – И никогда не исполняет обещанного. Готова держать пари, она сама приедет за мной сюда, и тогда все будет кончено!

– Не думаю, что она отважится на это, – поспешил утешить подругу Ниниан. – Мне действительно показалось, что она пережила серьезное потрясение. Более того, когда моя мать спросила у нее, не следует ли поручить одной из горничных уложить твои вещи и переслать их сюда, тетя ответила, что если после всего, что она для тебя сделала, ты предпочла общество чужого человека, то ей остается лишь надеяться, что ты никогда не пожалеешь о том, что натворила, и не попросишься обратно, потому что она более не желает тебя видеть.