Знающий не говорит. Тетралогия
Шрифт:
Кое-кто утверждает, что у кошек двенадцать жизней. Хотя весьма сомнительно, чтобы этот кто-то проверял сей факт досконально. Кошки, само собой, таинственно молчат. На то они и кошки.
А вот Джасс точно знала, что у нее много жизней. Уже примерно шесть. Вот, судите сами: первая началась, как у всех людей и нелюдей, из чрева родительницы, где-то на берегу северного моря; вторая прошла в стенах Ятсоунского храма; третья – в Храггасе, проклятой аймолайской дыре. Четвертая началась в день, когда под напором селя сгинул Храггас, и протекала до падения самой Джасс в хисарскую яму; затем случилась пятая жизнь, знаменуемая присутствием незабвенного лангера-эльфа, и вот оно, начало новой, шестой жизни – без Ириена Альса, после него. И если предположить
Приятно все-таки иногда ловить на себе восхищенный мужской взгляд. Особенно после того как некоторое время представители племени носящих штаны взирали на тебя либо как на помесь отравленного ножа, ядовитой змеи и зажигательного снаряда, либо как на живой памятник чужой славе. И то и другое очень быстро начинает утомлять. Джасс специально сделала лишний круг по залу, чтобы убедиться в истинности своего впечатления. Так и есть. Вот он, высокий господин в алом колете, черноволосый, черноглазый и смуглый, как аймолаец. Слава богам, на оттенке загара его сходство с жителями проклятой Аймолы и заканчивалось. Очень хорошо, что в Маргаре не привилась мода на маски, как в Дарже или на Эрмидэях. Аккуратно подстриженная бородка клинышком при безупречно выбритых щеках, вьющиеся крупными локонами волосы по плечи, ровные зубы, мужественный профиль. Ну что еще надо для того, чтобы считаться в Инисфаре эталоном красоты? Разве только плотно набитый золотом кошель. Но у черноглазого, видимо, и здесь не имелось никаких проблем. Усыпанные драгоценными камнями ножны для кинжала – это раз, рубин в серьге размером с ноготь большого пальца – это два, наимоднейший покрой платья – это три. Более чем достаточно для опытного взгляда.
Мужчина снова одарил Джасс пламенным взором, порядком смутив. Она, помимо воли, глянула в зеркало на соседней стене. Глубокий вырез спереди обнажает как раз столько, чтобы оставалось место для фантазии, шея длинная, волосы уложены так, чтобы никто не догадался об их неприличной длине. И даже на лице просматривается некая миловидность: губки яркие, глазки дерзкие, легкий румянец намечается. Вроде бы есть достоинства, от которых можно воспылать, а все одно не верится. Джасс всегда, практически с детства знала, что ничего особо выдающегося в ее внешности нет. Во всяком случае, редкостной красоты, которая заставляет мужчин столбенеть на месте, терять рассудок и сподвигает на сложение виршей, так точно нету. Альсовы же безумства легко списывались на сугубо эльфячью эстетику. Всем известно, что у остроухих полно всяческих вывихов по части понимания красоты. Так что, когда Альс впадал в восторг от изгиба ее коленки, можно было не смущаться и спокойно принимать комплименты. Только один он и способен углядеть эту немыслимую гармонию линий. От несвоевременных воспоминаний об эльфе вдоль позвоночника пробежал холодок, заставивший Джасс поежиться.
– Замерзли, сударыня? Здесь всегда гуляют сквозняки.
Его дыхание шевелило волоски сзади на оголенной шее. И перегаром не пахло.
– И не только сквозняки, – улыбнулась Джасс.
– И не только гуляют, – хмыкнул он.
Вот это верно, в самую точку. Теперь самое время обернуться и поглядеть на него вблизи. Лицом к лицу, так сказать. А пахло от его одежды приятно, чем-то сладким, но свежим, и взор его далеко не сразу скатился в ложбинку между грудями. Для маргарца это подвиг.
– Хотите пригласить на танец?
– А можно?
– Нужно. Заодно и согреемся.
Они легко влились в круг, подхватив ритм несложных движений. Музыка не прерывалась, кто-то, устав, уходил, кто-то присоединялся, менялись партнеры. И так до тех пор, пока музыканты не выбьются из сил или не останется ни одной пары танцоров. Еще один удобный маргарский обычай.
Из лангеров не умели нормально танцевать только Тор и Пард. Тор – из тангарской скромности, а в Оньгъене танцы вообще считались бесовским занятием и Парду негде было научиться по молодости лет. Джасс пробовала учить, но бросила это занятие, проще горного медведя заставить плясать.
Нынешний ее кавалер двигался свободно, знал все положенные фигуры и ни разу не наступил на ногу. Совсем как Альс.
«Демоны! Сколько можно?! – мысленно взорвалась негодованием Джасс. – К чему эти напоминания? К чему?»
– Что, надоело? Или уже согрелись?
Она мигом согнала с лица гримаску недовольства.
– Душно.
А только что было холодно. Впрочем, ничего удивительного, от пристальных взглядов можно и вовсе растаять. Как фруктовое желе в фаянсовых вазочках, которое подается на таких вот балах для разномастного сброда, только и способного, что заплатить за приглашения. Джасс, к слову, шелковый листочек с вензельком не стоил даже медного итни. Услуга за услугу. Она хотела немного развеяться, а леди… хм… неважно кто… хотела избавиться от домогательств некой влиятельной особы. И вот влиятельная особа залечивает синяки и шишки, леди наслаждается обществом нового любовника, а Джасс обновляет собственные познания в светской жизни. Откуда они могут взяться у деревенской ведьмы, бывшей воительницы-степнячки и возлюбленной знаменитого лангера? От храмового воспитания, от врожденной наблюдательности, от знакомства с эльфийским принцем-бастардом да эрмидэйским неудавшимся герцогом. Разумеется, Джасс никогда не чувствовала бы себя в благородном обществе как рыба в воде, для этого надо родиться у знатных родителей и с молоком кормилицы впитывать навыки и привычки. Зато она могла очень удачно изображать из себя ноблеску, не перебарщивая сверх меры, как это водится у куртизанок. Иногда этого хватало, чтобы пустить пыль в глаза и сбить со следа.
Кавалер галантно вывел ее из танцевального па и повел куда-то в прохладные сопредельные анфилады, обычно пустые и гулкие, а сегодня в честь праздника залитые светом, со стенами, увешанными гирляндами живых и сухих цветов. Как-никак Духова ночь на дворе.
Кстати пришлось припасенное таинственным незнакомцем желтое ароматное яблоко, которое они съели напополам.
– Теперь, когда мы преломили пищу, уже не сможем быть врагами, – заявил он.
– Это степняцкий обычай и в Маргаре почитается варварским.
– А мне он очень по душе.
– Мне тоже. Больше ничего преломить не найдется? Например, свежей лепешки с зеленью? – обнаглела Джасс.
– Сожалею, сударыня, я оказался не настолько дальновиден, как может показаться.
Он рассмеялся так заразительно и искренне, что Джасс почти ему поверила. Болтать о том о сем с ним было приятно во всех отношениях. Может быть, он еще и поможет ей забыть об Ириене Альсе? Хоть ненадолго.
Некстати припомнился смазливый и неглупый провинциальный чиновник, так красиво ухаживавший за одинокой постоялицей соседней гостиницы, даривший трогательные букетики, корзинки со сластями и отрезы кружев. Но стоило ему приблизить свое лицо и приоткрыть рот для поцелуя, как у Джасс едва не началась рвота. В основном от отвращения к самой себе. Кружева пришлось вернуть. Да их и пришивать-то было не к чему.
Интересно, а с черноглазым она сможет поцеловаться? Вполне даже вероятно. Тем паче что их головы становились все ближе и ближе. И что дальше?..
– Дрэгор Банн, – вдруг сказал он.
– Что?
– Мое имя – Дрэгор Банн.
Джасс от неожиданности нервно по-девчоночьи хихикнула. Так разрушаются иллюзии.
– Вот как…
В Инисфаре о господине Банне не слышали лишь глухонемые от рождения младенцы. Джасс тоже слышала, но видеть – не видела. Вот и довелось.
– Я вас разочаровал, сударыня Джасс?
– Не так чтобы очень.
– А вы меня нисколько. Я кое-что слышал о вас и вот решил сам удостовериться в истинности слухов.
– И?
– Не знаю, кто лепил ваше тело, но оно совершенно. Для определенных целей. К вам достаточно прикоснуться, чтобы развеялись все сомнения.
Джасс прекрасно понимала, о чем речь, и все же уточнила:
– Сомнения? В происхождении?
– У аристократки не может быть таких литых мышц. Вы же словно бронзовая статуя. Да, именно чистая бронза под кожей.