Знающий не говорит. Тетралогия
Шрифт:
Опять… Что за наказание такое? Во всем, везде и по любому поводу – Ириен Альс. То ли дорога навеяла, то ли действительно тоска перешла у нее в какую-то душевную болезнь, но на Керагане Джасс вспоминала об эльфе гораздо реже. Бывало, конечно, накатит, доведет до слез, а потом все в порядке, словно и не было никогда в жизни островной ведьмы этих прекрасный глаз, этих жестких жадных губ, этого ощущения полнейшего слияния тел и душ.
Далмар, город-сказка в кольце начинающих цвести садов, объятый радостным возбуждением в предвкушении Арраганова дня. Голубой купол храма виновника грядущих торжеств сиял среди темно-красных черепичных крыш, и казалось, весь город вывалил на улицы, чтобы
Она приказала подать ужин в комнату, расположилась там со всем возможным комфортом и уже не торопясь втерла в ногти рук и ног панговое масло, расчесалась, потом поела и сладко задремала.
Глаза открылись сами, отреагировав раньше, чем разум. Аланни стоял на коленях возле ее изголовья. Спрашивать, что он делает, было глупо. Он хотел ее поцеловать. Губы вот-вот должны были соприкоснуться. Джасс удержалась от улыбки. Ну что ж… а почему бы и нет?
Мм… как там в других делах, не ясно, а целоваться господин Каньер умел и весьма преуспел в этом искусстве. Джасс обожгло, словно кипятком. Боги, она не целовалась почти три года, не говоря о чем-то ином. После Альса не хотелось. Эльф тоже был большой умелец в этом деле. Обжигающе горячие губы, вкус его дыхания до сих пор горели несмываемой печатью. О, да, и щетины у него не было вовсе. И пусть проглотят свои поганые языки те, кто говорит, что целоваться с безбородым эльфом все одно, что с женщиной. Ничего подобного. От Аланни совсем чуточку пахло вином, чего с Ирье в принципе быть не могло.
Ах и ах! Твердая ладонь мечника осторожно скользнула к груди, накрыла и нежно сжала полушарие, заставив женщину издать приглушенный стон. Чего скрывать – приятно. Нобиль осмелел, и его вторая рука отправилась в исследовательскую экспедицию по пикантным достопримечательностям. Не грубо, нет, очень осторожно. Не так, конечно, как Альс, но тот быстро выучил самый действенный маршрут и никогда не сбивался с пути. Эльф словно заранее чуял, когда она пожелает быстрого яростного соития, а когда плоть жаждет долгих и нежных ласк. Сейчас Джасс не отказалась бы от быстрого обладания, слишком сильно этот мужчина напоминал ей Ириена, оставаясь при этом чужим и чуждым. Зачем затягивать сравнения, когда они еще и не в пользу столь внезапного любовника.
Джасс сама обвила ногами бедра Аланни, обхватила плечи и зарылась пальцами в его шевелюру, чтобы светлые волосы накрыли их обоих маленьким шатром. И ответила на поцелуй со всей накопившейся и нерастраченной страстью… к Альсу. Каньер больше не мог сдерживаться…
Все получилось как нельзя лучше… Но как-то совсем иначе. Не было этого бешеного сумасшедшего напора, изощренности и неутомимости, от которой огненной лавой полыхала кровь во всем теле, а из пересохшего горла рвался, нет, не стон, а крик, дикий вопль экстаза.
– О, Ирье, вэль? – простонала на ти’эрсоне Джасс на пике страсти. – Вэль, аг милл’я?
– Что?
– Ничего. Не останавливайся, Аланни.
Она спала в эту ночь сладко-сладко, без снов. И, к слову, Джасс совершенно не мучили угрызения совести, будто спала она не в объятиях полузнакомого, случайного попутчика-игергардца, а на груди у Ириена Альса, лангера, бродяги и эльфийского колдуна в одном лице.
То-то, должно быть, хохотали в эту ночь в своих закрытых и полузабытых небесах Турайф и Файлак – богиня встреч и разлук и злой бог судьбы. Отчего ж богу в канун древнего праздника, пусть даже перелицованного людьми, не преподнести подарок своей вечной любовнице?
Кто знал, что будет так? С кого спросить? С Итана Канкомарца? С Тафилы Юнис, подлой холодной стервы? С Глашатая Ночи, небезызвестного лорда Шаффа? А может быть, с самого Хозяина Сфер? Отличная мысль, ничего не скажешь. Прийти к Ар’аре и заявить с порога, мол, что ж это ты сделал, старый гад, со мной?
Нет, Ноэль Хиссанд, гордость Оллаверна, не придешь и не бросишь в лицо твоему владыке такие слова. Никогда. Потому что сам согласился, сам захотел встретить ту женщину из детского сна, с которого началось твое вознесение к вершинам славы, власти и Силы. Ты сам вызвался, Ноэль Хиссанд, сам выбрал свою судьбу. Пей теперь горько-терпкое вино неразделенной любви и заедай свое питье черствой коркой предательства. И будь проклят во веки веков.
У нее совершенно прозрачный и призрачный профиль, и когда Джасс прикрывает веки, то, кажется, они светятся изнутри жемчужным светом. Эти губы снились ему в жарких подростковых снах, чуть припухлые, спелые и упругие. И он точно знал, что встретит рано или поздно Ее. Ту самую, что так безутешно рыдала над мертвецом на берегу реки в его сне о грядущем.
Ну кто ж знал, что Ноэль Хиссанд увидит темноволосую женщину с исхудалым недобрым лицом, в кафтане, снятом с убитого ею человека, и так безоглядно потеряет голову, что тут же полезет в ее постель. О, лучше бы он этого не делал. Теперь память жгла его изнутри каленым железом похлеще диких пыток в узилищах Аймолы. Как он выдержал? Как пережил эту муку?
Она, лежа с ним, отдавалась другому. В миг соединения ее мысли были открыты, как распахнутое настежь окно в главном зале оллавернской башни. Он стал, помимо собственной воли, эльфом – Ириеном Альсом, таким, как чувствовала его Джасс. И сотни их соитий в ее памяти неслись сквозь магистра Ноэля, как ураган, как степной пожар, выжигая душу. Как мужчина, маг был не хуже эльфа, но она все время, каждый миг сравнивала, ища сходство и различия! И на вершине блаженства она звала его! И только его!
Вот и верь после этого россказням про то, как ущербна любовь эльфа и человека. Джасс любила, любила так, как никто и никогда не будет любить его, Ноэля, проживи он хоть вдвое больше, чем Ириен Альс.
О, Ирье, вэль? Действительно, почему? Почему, Ириен Альс? Почему ты оставил на долгих три года женщину, которую так безумно любил и, я уверен, любишь до сих пор? Вэль, аг милл’я? Почему так долго? Эльфийский изысканный ти’эрсон с мягким акцентом степнячки. Горячий снег, золотой прах, сладкая кровь… А если освободить воспаленное воображение, то так и видишь два нагих, смуглых от южного солнца тела. Рассыпанные по спине, сплетенной из жестких жил, длинные волосы, похожие на диковинный стальной панцирь, и маленькие пальцы, вонзившиеся в ягодицы мужчины с неженской силой, пронзая им себя в сладостном самоубийстве… Демоны! О, нет! Только не это!!!
– Аланни, вы действительно так истово молитесь Рудайсу или просто заснули? – спросила Джасс, устав от долгого молчания, повисшего в заброшенном храме на вершине Симарского холма.
Сама она бродила между четырьмя алтарями без всякой цели, пока не решила все-таки пожертвовать «во имя грядущих встреч и разлук» мелкую монетку. Про этот храм ей когда-то рассказывал Ириен, и она ничуть не удивилась его внутреннему убранству. Точно так, как он и описывал. Сайнен, Турайф, Рудайс и, конечно, Файлак. Джасс погладила каменную кошку, чувствуя под пальцами тепло и даже странную вибрацию, будто статуэтка в самом деле тихонько мурчала.