Знающий не говорит. Тетралогия
Шрифт:
Монетка канула в прорези, но звука ее падения на дно бывшая ведьма не услышала. Странно.
– Аланни! – снова напомнила о себе женщина не громко.
– Да! – вскинулся мужчина, отрывая руки от белого камня, который уже должен был стать раскаленным от тепла его рук. – Просто задумался.
– Красивое место.
– Очень. Вы где намерены остановиться в Ритагоне?
– Я еще не придумала, но надеюсь разыскать общих знакомых, – уклончиво молвила Джасс в ответ.
Она не собиралась продолжать знакомство дольше, чем понадобится, чтобы войти
– Я тоже отправлюсь к своим друзьям, – сказал Аланни ломким голосом.
– Прекрасно!
Джасс испытала истинное облегчение.
– Пойдемте, Аланни. Ритагон ждет.
На пороге Джасс отчего-то остановилась на миг и обернулась назад, вглядываясь в царивший в храме Пестрых лиловый полумрак.
Кошка Турайф довольно облизнулась, сверкнув снежно-белым оскалом зубов, и глаза ее горели, как две ярко-желтые свечи.
Глава 4
ЧУЖАЯ ЖИЗНЬ
Кто хочет жить вечно? Три шага вперед!
Они въехали в Алар ранним утром. Таким солнечным и ясным, предвещающим настоящее тепло, что всем троим срочно захотелось промочить горло свежим элем в ближайшей харчевне. Эльф остановился на единственном глотке из кружки, Кен осилил две, а Пард опрокинул в себя целых четыре, глазом при этом не моргнув. Крякнул и заказал еще.
– А не лопнешь? – лениво усмехнулся Альс, кивнув на вздувшийся живот соратника.
– Не боись, – подмигнул тот в ответ. – Отливать буду не тебе в сапог.
– И на том спасибо.
Эдак они, как успел заметить Кенард, могли перебрасываться подколками весь день напролет. Никто ни на кого обиды не держал.
– В добром пиве вся сила. А мне силы надо набраться, – пояснил оньгъе, приканчивая кружку и отирая пену вокруг рта.
– А я думал – просто набраться.
– Еще успеется.
И тут господин Шого заявил, что чувствует себя без прорезной секиры неприлично голым, как он выразился – «точно целка в борделе», и прямо из харчевни намерен направить свои стопы в ближайшую лавку оружейника и прикупить себе недостающего вооружения. Альсу и Кенарду было предложено сопровождать его в этом ответственнейшем мероприятии. Возражений не последовало.
К удивлению ветландца, лавка оказалась отнюдь не ближайшей. Они прошли мимо двух вполне приличных заведений и остановили свой выбор на убогой конуре, прячущейся в полуподвале старой развалюхи. Дому было не менее ста лет, а лавку открыли, по всей видимости, сразу по завершении строительства. Солнце никогда не заглядывало в заросшие пылью и паутиной окна, ступеньки, ведущие почти вертикально вниз, стерлись, крошились и нестерпимо воняли кошками. Откуда запах, Кен понял сразу, как только переступил порог лавчонки следом за своими спутниками. Кошки были второй страстью хозяина, сразу после любви к устрашающего вида холодному оружию, развешенному от пола до потолка на всех стенах. Промежутки между мечами, топорами, арбалетами, кинжалами, алебардами занимали кошки, исключительно рыжие, толстые и наглые. Хозяин был им под стать. Здоровенный толстый детина, весь покрытый рыжей с проседью щетиной, занимал главенствующее положение в хаосе обстановки. Он восседал на пустом винном бочонке и подпирал головой потолок.
– Чего приперлись? – весело спросил он, вперивая крайне подозрительный взгляд в Аннупарда.
– Секира нужна, – ответил тот, возвращая тяжелый взор сторицей.
– Небось прорезная?
– Точно!
– Хм… – было ответом.
А затем потерянный брат-близнец господина Шого сбросил свою тушу с бочонка и боком, как краб, влез в темный чулан, откуда стал доноситься грохот, приглушенные бранные слова и тяжелое сопение.
– А мне тут нравится, – сказал вдруг Ириен и погладил одного из котяр.
– Коты или оружие? – спросил Кенард.
– И то, и другое. Ты глянь, какая роскошная гравировка.
– Где? – встрял Пард.
И они пустились в долгое обсуждение достоинств гравировки по металлу игергардской и маргарской школы, время от времени переходя на маргарский диалект оролирса. А ветландскому рыцарю оставалось только разглядывать внутренности лавки, стараясь при этом не наступать на хвосты кошкам. Он успел отметить, что когти у зверей могли смело сравниться с небольшими саблями.
– Вот такая! – с этим воплем вернулся мастер и сунул в руки Парда настоящую Оньгъенскую прорезную секиру.
О том, что она действительная настоящая Оньгъенская, Кенард узнал только из ответного вопля потенциального покупателя. Казалось, Аннупард Шого встретил давно потерянную мать, либо же, в крайнем случае, единственную дочь. Он вцепился в находку и стал поливать ее слезами умиления, обильности которых позавидовала бы самая голосистая из плакальщиц Ветланда.
– Сколько? – спросил он.
– Пятьдесят монет серебром, – меланхолично заявил мастер-оружейник.
Стал бы Пард так отчаянно торговаться за свободу своих матери с дочерью, ветландцу показалось сомнительным. Маленькое помещение наполнилось криками и стенаниями, вздорными обвинениями и трогательными посулами. Маргарское искусство торга не зря ценилось по обе стороны Вейсского моря, и в нем Пард преуспел весьма и весьма. Вначале Кенард с интересом следил за перепалкой продавца и покупателя, но очень скоро утратил нить повествования и вернулся к созерцанию образчиков оружейного мастерства.
– Отличный кинжал, – согласился Ириен.
– И стоит, наверное, бешеных денег, – проворчал в ответ Кен.
Рукоять, инкрустированная перламутровыми пластинками, и изящный желобок кровостока делали вещь почти совершенной, не говоря уже об идеальной балансировке. Ириен подержал оружие на весу и затем что есть силы метнул его в перекладину над дверью.
– Для меня слишком легкий, – заключил он. – Но для тебя в самый раз. Эй, хозяин, почем игрушка?