Знающий не говорит. Тетралогия
Шрифт:
– Нет, не понимаю. Ваше упрямство теперь будет стоить жизни вашей дочери, а сына все равно не воскресишь, даже пролив целые реки игергардской крови. Подумайте, Ильимани, хорошенько. Вы – дочь короля, супруга короля…
– Вдова короля, вы хотите сказать. Или мать короля? – горько усмехнулась королева.
– Такова воля богов, что победа достанется владыке Игергарда, и ваша собственная судьба сейчас в его руках. В ваших силах только сделать так, чтобы у вашей дочери было будущее. Смиритесь, ваше величество, как это приличествует женщине. Даже жизнь в глухом монастыре лучше смерти в огне, а в том, что Эверанд сожжет замок, я даже не сомневаюсь.
– Стоит ли мне верить в слова Эверанда еще раз?
Мариал осекся на полуслове. Он не ожидал услышать столько сарказма из уст убитой горем жены и матери. Однако, возможно, ему лишь послышалось, и он продолжил:
– Если до следующего захода солнца остатки вашей армии сдадутся, то Эверанд обязуется отдать вам для достойного погребения тела мужа и сына; ваши вассалы не будут обложены данью, если присягнут игергардской короне, а лично вам гарантируется почетное изгнание в Горную обитель и пожизненное содержание. Что же касается вашей дочери, то ее будущность я уже изложил достаточно подробно. Земли Осскилла станут ее приданым. Это и есть условия моего государя.
Ильимани молчала, глядя в пространство перед собой. Она и вправду была так красива, как о ней рассказывали трубадуры. Серебряные светлые глаза под сенью длинных черных ресниц, тень от которых лежала на нежной коже щек, полные розовые губы, словно надкушенный плод, нервные крылышки ноздрей. Интересно, какого цвета у нее волосы, скрытые под плотной траурно-белой накидкой? Она молчала. Так молчат камни, из которых сложен был замок Осскилл, так молчат мертвые – ее муж и сын, так молчат хрустальные воды горных озер…
– Идите, лорд-генерал, я сообщу свое решение утром.
– Благодарю вас, ваше величество. Надеюсь, вы сделаете разумный выбор.
Низко склоняясь в глубоком поклоне, парламентер едва сдержал довольную улыбку. Строго говоря, Мариал даже не сомневался, что королева согласится на все условия Игергарда. Ну максимум, выторгует себе небольшие поблажки. Эверанд разрешил ему обещать все, что угодно.
Уходя, лорд-генерал сделал самую большую ошибку в своей жизни. Он не обернулся и не увидел лица Ильимани.
Высокие резные двери сомкнулись за спиной посланника с зловещим грохотом. Как крышка свинцовой гробницы, как могильная плита… Все! Жизнь кончилась. Жизнь кончилась, хотя королева Ильимани еще дышала, сердце ее билось, глаза смотрели, но в том не было уже никакого смысла. Ее мальчика больше нет! Нет крикливого, беспокойного младенца, нет пухлого шаловливого малыша, нет трогательно-угловатого подростка, и стройного юноши тоже не будет, как и мужчины, каким он мог бы стать. Каким он бы вырос? Смуглым красавцем, как отец, с иссиня-черными материнскими волосами, порывистым и сильным, великим королем, отцом и мужем? Да, наверняка. Ильимани закрыла глаза, стараясь представить себе Лиинара таким, каким она его видела в последний раз, в драгоценном эльфийском доспехе, в остроконечном шлеме, с луком. Но перед мысленным взором был лишь годовалый малыш, с трудом удерживающий равновесие, крошечными ручками хватающийся за материнский подол. Анрад был так горд первенцем и наследником, в четыре годика выучившимся читать на адди, а в шесть взявшим в руки свой первый меч. Анрад был, Лиинар был… Теперь Ильимани будет говорить о них только в прошедшем времени.
Шестнадцать лет непрерывного пьянящего счастья, радости и любви было у осскилльской королевы, любимый и любящий муж, ни разу не оскорбивший ее изменой, здоровые, красивые и умные дети… Дети… Ильимани осторожно положила ладонь на свой живот. Ребенок, которого она носила под сердцем, еще не шевелился, но королева точно знала, что это будет мальчик. Столь долгожданное, желанное дитя, о котором она молила богов почти восемь лет, теперь обречено. Эверанд не пощадит младенца, как только станет ясно, что семя Анрада продолжает жить даже после его смерти. Так или иначе, но это дитя умрет, вопрос только во времени.
Женщина бессильно сползла к подножию собственного трона и сжалась в комочек, словно изнемогала от страшной боли. Ненавистью и отчаянием сочилась ее нестерпимая душевная мука. Ненавистью, горячей и жгучей, как огненная лава, кипела ее кровь. Ненависть кровью стучала в виски, плясала зелеными ядовитыми пятнами перед глазами, обжигала дыхание. Ненависть была схожа с жаждой, только жажда иссушала тело, а ненависть душу. И утолить эту страшную жажду могла только месть. Месть и проклятие.
Медленно-медленно, как после смертельной болезни, королева подняла непослушное тело одним усилием воли. Она не привыкла сдаваться без боя. Анрад гордился бы своей женой, если бы видел ее в тот миг, Анрад любил ее именно такой, несломленной, непокорной. В юности Ильимани страшно сожалела, что не родилась мужчиной, что ей не дано сжать в ладони меч. Юность прошла, сожаления забылись, но меч… меч у нее все-таки был. И, возможно, более разящий. Сильнее и безжалостнее, чем все мечи поверженного Осскилла и победоносного Игергарда, вместе взятые.
Ничего не сказала королева своим подданным, никого не позвала с собой, лишь приказала ждать и надеяться. А сама поднялась на самую высокую башню королевского замка, откуда в ясный день была видна береговая линия Игергарда. Но сейчас Ильимани не нужно было видеть тот берег. Для обряда вообще ничего не требовалось.
Утром шел дождь, такой холодный и резкий, что У Мариала из рода Шанрод пропало радужное настроение от предвкушения очередной дипломатической победы. Он отказался от завтрака и вина, торопясь услышать из уст королевы слова капитуляции. Он едва не в спину толкал вчерашнего сопровождающего, размеренные шаги которого раздражали еще больше, чем дождь.
Ильимани сидела на троне, словно и не покидала его со вчерашнего вечера. Только она была еще бледнее, соперничая цветом лица с белоснежным платьем. Рядом, по правую руку от нее, стояла худенькая девочка десяти с небольшим лет, тоже облаченная в белые одежды. Принцесса Кайира пошла внешностью в отца – такая же темноглазая и золотоволосая, обещая вырасти необычайной красавицей. По левую руку стоял Геррит Роенсор – верховный военачальник Осскилла, главный враг Игергарда, самый непримиримый, самый упрямый, самый могущественный из вассалов покойного короля Анрада.
«Одно из двух, – решил Мариал Шанрод. – Или королева каким-то чудом сумела уговорить Роенсора, или его самого сейчас обезглавят, чтобы в качестве ответа прислать Эверанду голову его лорда-генерала».
Он не стал преклонять колено, чувствуя, что никто этого и не ждет. Время тянулось медленно, и молчание густым туманом повисло в тронном зале. Мариал дал себе зарок, что не разомкнет первым уст даже под угрозой смерти.
– Вы еще хотите услышать мое решение, милорд? – молвила королева.