Зной
Шрифт:
— Будь моя воля, я б его там не оставила, — сказала Глория. — Но он оказался слишком тяжелым для переноски.
Фахардо кивнул.
— Я заметил на улице вашу машину.
— Вы не отдадите мне ваш пистолет?
— Перестаньте, сеньора. Мы можем поговорить и так.
Она остановилась в проходе, взяла Фахардо на прицел:
— Давайте, давайте.
Он поднял руки, встал:
— Можете снять его с моего ремня.
— Я не хочу прикасаться к вам, — сказала Глория. — Подойдите
Фахардо спустился в проход, встал на некотором расстоянии от нее.
— Повернитесь кругом, — велела она.
— Что вы собираетесь сделать? — спросил он. В голосе его звучал неподдельный испуг.
— Я сказала — повернитесь.
Он повернулся.
— Опустите пистолет на пол. Хорошо. Теперь перешагните через него, сделайте несколько шагов и лягте.
— Сеньора, тут пол уже двадцать лет не мыли.
— Ложитесь.
Фахардо, бормоча что-то, подчинился. Глория подняла с пола его пистолет, сунула в карман, отчего тот отвис, точно грыжа. Затем поднялась на сцену, выдвинула ящики стола Фахардо. Две пинты какого-то спиртного, этикетка отсутствует, стопка порножурналов, руководство по домашним столярным работам с девственно гладким корешком. Несколько патронов — их она побросала в зал, на сиденья.
— Это все-таки мой офис, — жалобно произнес Фахардо.
— Ничего, я куплю вам метлу. Тут неплохо бы прибраться. — Она спустилась к нему в проход, обшарила его карманы. — Не дергайтесь.
Он обиженно промолчал.
— Хорошо, — сказала Глория. — Можете встать и вернуться в ваше кресло.
Он так и сделал, продолжая, впрочем, держать руки над головой.
— По крайней мере, кофе я выпить могу?
— Разумеется, Teniente.Мы же с вами друзья.
— Вы не желаете?
— Нет, спасибо.
— А вот я без него все равно что неживой, — сказал Фахардо.
Он склонился над чашкой, низко, словно желая обварить паром лицо; сегодня он был бледнее обычного, да и прежняя бравада его покинула.
— Профессионально вы все это проделали, — заметил он.
— Либо так, либо перестрелку затевать.
— Перестрелкумы с вами затеять не можем, сеньора. У меня нет пистолета.
— Именно в этом основная идея и состояла.
Глория выложила на стол регистрационную карточку его сестры, повернула ее так, чтобы Фахардо мог прочитать то, что на ней написано. Фахардо взглянул на карточку и перевернул ее, точно игрок в покер, лицевой стороной вниз.
— Мне дал ее Гектор, — сказала Глория.
— Ну и хорошо. — Он снова склонился над паром. — Значит, я могу ничего вам не объяснять.
— А насчет Карла?
— Какого из двух?
— Того, которого я знала.
Он подул на пар, отпил кофе, поморщился — горячо.
— По-моему, сестра называла его Хозе.
— Я называю Карлом.
— Он мертв, — сказал Teniente. —Хотя вам это, наверное, уже известно.
— Это вы его убили?
Фахардо не сильно, но обиделся, покачал головой.
— Кто же? — спросила Глория.
— Карлос.
— Почему?
Он не ответил. Дул на кофе, делал маленькие, мучительные глотки.
— Как на самом деле звали Карлоса? — поинтересовалась она.
— Так и звали, Карлос, — ответил Фахардо. — А фамилия — Маргэйн.
— Кто он?
— Мой двоюродный брат.
— Что ему нужно было от Карла?
Фахардо попытался отпить кофе еще раз, но опустил чашку на стол.
— Деньги.
— А вы, разумеется, к ним даже притрагиваться не хотели, — сказала она.
— Мне было все равно. Я не желал иметь с ним ничего общего.
— Он мертв, — сказала Глория. — И я хочу, чтобы вы посвятили меня в подробности.
— Мы с вами разговариваем начистоту, — сказал Фахардо, — ведь так?
— Надеюсь.
Он кивнул и приступил к рассказу:
— Я совершил ошибку, возвратившись в эти места. Беда в том, что, когда наша семья уехала отсюда, я был еще слишком мал. Не понимал, какая это дерьмовая дыра. А отец годами втолковывал мне, до чего красив наш городок, как жизнь в нем бьет ключом. Все оказалось детскими сказками.
Но я же и был ребенком. А дети не отличают сказку от были. И некоторые вырастают, так этому и не научившись. В мире полным-полно людей, которые продолжают верить в Санта-Клауса.
Что касается моего отца… Его мне извинить нечем. Отец наверняка знал, что после того, как исчезло озеро и разъехались люди, городок обратился в руину. Если он и был поначалу чем-то хорош, то ко времени нашего переезда в Мехико от этого и следа не осталось.
А если говорить честно, хорош он не был никогда.Мать сказала мне перед смертью: «Твой отец любит приукрашивать прошлое».
Я услышал это от нее, когда мне было четырнадцать лет. А по-настоящему понял, о чем она говорила, лишь приехав сюда, увидев все своими глазами и обнаружив, что его россказни — бред собачий.
Фахардо изобразил отеческое благодушие:
— «О, поезжай туда, Тито, такое прекрасное место, там, ду-ду-ду, молоко и мед. Земля нашей семьи. На протяжении жизни многих поколений кто-нибудь из наших непременно орошал ее своей мочой. Там все нас знают. Дамы на улицах кланяются, когда ты проходишь мимо, всем известно твое имя, и все тебя уважают».