Зодчие
Шрифт:
Ордынцев, с самых юных лет состоявший в придворной должности, человек начитанный и умный, понимал, что московский бунт повлечет за собой большие государственные преобразования. Ведь восстание показало, что народная мощь крайне опасна для верхушки общества, стоящей у власти. Силы немногочисленной кучки князей и бояр-кормленщиков были ничтожны.
Откровенно беседуя со своим шурином Степаном Масальским, Федор как-то сказал:
– Боярское время ушло. Пусть предки бояр когда-то сидели на княжеских уделах – народ про то позабыл. Вот мы с тобой, Степа, без малого полтора десятка лет при дворе, многое видели. Видели, как грызлись за власть Шуйские, Бельские, Глинские… А народ за их спиной стоял? Шуйские –
– Не припомню такого дела, – признался Степан. – Бывал я в Суздале, там народ Шуйских терпеть не может…
– Как и Бельских, как и Глинских, как и всех кормленщиков, – подхватил Ордынцев. – У всех этих великих господ и жадность великая. Вот мы, дворяне, довольствуемся малым. Есть у меня деревенька, что за мной после отца закрепили, – мне того и достаточно. Таков же и ты, и Кеша Дубровин, и Василий Голохвастов… Да нас таких неисчислимо, и ежели царь даст нам силу, крепка будет и его власть…
Думы и надежды дворянства не укрылись от Ивана Васильевича, который и сам понимал, что только сильное дворянство может стать опорой царской власти.
Во главе нового правительства стали благовещенский поп Сильвестр и думный дворянин [98] Алексей Адашев.
Попа Сильвестра Федор Григорьевич знал хорошо: Сильвестр еще до большого пожара бывал во дворце у Ивана Васильевича. Читал Ордынцев и сборник поучений русскому человеку – «Домострой», составление которого молва приписывала Сильвестру.
98
Думные дворяне имели право присутствовать на заседаниях Боярской думы и во время торжественных приемов иностранных послов.
Став во главе правительства, властный и честолюбивый Сильвестр пытался обращаться и с царем Иваном в духе «Домостроя», требуя совершенного повиновения.
Алексей Федорович Адашев происходил из среднепоместного дворянского рода. Неизвестно, как выдвинулся Адашев на такую видную роль, не соответствовавшую, по тогдашним понятиям, его незнатному происхождению. Но дело свое он выполнял умело, с блеском. Адашев взял на себя две важнейшие отрасли управления: он ведал внешними сношениями и государственной казной.
Новое правительство – Сильвестр, Адашев и их ближайшие помощники и советники составили так называемую «Избранную Раду». [99] Эта Рада пользовалась таким огромным влиянием, что без ее согласия царь не проводил ни одного важного мероприятия.
Поп Сильвестр и неродовитый дворянин Адашев нуждались в сильной поддержке; они привлекли тех крупных бояр, которые сознавали, что создавшееся положение требует некоторых уступок дворянству. Первым из таких бояр оказался честолюбивый Андрей Михайлович Курбский, потомок князей – владетелей Ярославля. Курбского сблизили с царем большая начитанность и красноречие. Много лет Курбский был любимцем царя Ивана. [100]
99
Избранная Рада – ближняя дума. Так назывался правительственный кружок при Иване IV.
100
Впоследствии Курбский изменил родине и бежал в Литву. После этого между царем и Курбским велась знаменитая в истории переписка.
Мечты Федора Ордынцева, Степана Масальского и других молодых дворян сбылись в 1550 году. В этом году была составлена
Попали в «Тысячу» и Федор Ордынцев, пожалованный в стольники, и Степан Масальский. Тысячников называли «лучшими государевыми людьми». Им дали поместья под Москвой. Из них впоследствии назначались военачальники, наместники областей, судьи, послы в иноземные государства… Многие блага получили тысячники, но многое и требовалось от них: они должны были быть всегда готовы «на посылки» и обязывались нести государеву службу, не щадя живота.
Многие преобразования той поры вели к усилению центральной власти, и, однако, дело не было доведено до конца. Причиной тому – двойственность положения Избранной Рады.
Избранная Рада хотела бы усилить самодержавную власть и дать ей опору в лице сильного, сплоченного дворянства, обеспеченного землей, единственным занятием которого являлась бы служба государству. Но члены Избранной Рады в большинстве были крупные бояре, потомки удельных князей, подобно Курбскому. Довести реформу до конца – означало для них лишиться земли, подорвать собственное влияние и свою силу в государстве, опуститься до мелких вотчинников, на которых они смотрели с презрением.
Знатные члены Избранной Рады сумели это предотвратить и сохранили за крупными боярами громадные поместья. Так, еще в 70-х годах XVI века князь И. Ф. Мстиславский был полновластным владельцем укрепленного города Венева, где содержал собственное войско с пушками.
Узкие интересы ничтожной кучки высшего боярства помешали довершить важные мероприятия, способствовавшие усилению государства, правда за счет увеличения гнета, лежавшего на простом народе.
Централизация государства была проведена полностью позднее, в годы опричнины, когда Иван Васильевич взял правление в свои руки.
Глава XI
Хоромы Ордынцева
Москва после великого пожара строилась. По всем дорогам спешили в Москву крестьянские роспуски, а на них лежали обтесанные и перемеченные бревна: мужики везли в столицу готовые срубы.
На Руси каждый мужик был плотник: за большим искусством не гнались, а немудреную избу поставить мог всякий. И вот застучали топоры на сотни верст вокруг Москвы и заскрипели по проселкам обозы.
В несколько дней вырастали на месте сгоревших целые улицы. Хозяин вместе с приезжим мужиком ставил сруб обязательно на том же месте, где и прежде стояла изба; укрепляли стропила, накрывали кровлю кто тесом, а кто и соломой. Приходил запыхавшийся, косматый поп, наскоро бормотал молитвы, тыкал голик [101] в чашу со «святой» водой, брызгал по углам, кропил склоненные головы хозяев. Это называлось: молебен с водосвятием; без этого обряда ни мужик, ни боярин не вселялись в новое жилье.
101
Голик – веник из голых березовых прутьев.
На старых пепелищах вновь расцветала жизнь.
У купцов и бояр так быстро дело не налаживалось – им требовались богатые хоромы. Но и на это находилось на Руси много мастеров. Прослышав о небывалом пожаре, из разных областей стекались в Москву артели плотников и каменщиков; всем хватало работы.
Вновь многолюдны стали московские улицы; с утра до вечера шумел народ на торговых площадях; снова потянулись в Москву купцы с товарами из далеких стран…
Неистребимый город Москва, необычайна его жизненная сила, с чудесной быстротой залечивает он самые тяжкие свои раны.