Золотарь, или Просите, и дано будет...
Шрифт:
— А говоришь, не был знаком…
Золотарь опомнился. Секунду назад он ясно видел лицо клоуна. Слышал слова: «Я выбрал смешной путь.» Нет, не слышал. И не читал. Слова возникли из бормочущей мглы — безвидные, беззвучные. Еще — фото. Черное-белое, крошечное, вроде Антошкиной юзер-пикчер.
— Я что-то сказал?
— Ага. Про Карандаша.
— Точно?
— Точно.
— Наверное, читал где-то. Нет, я знал другого клоуна. Не такого знаменитого. Он говорил мне, что к публике выходят, как дрессировщик — к опасному хищнику. Долго готовятся. Оттачивают
— Это точно.
— Тебе-то откуда знать?
Антошка кивнул на монитор:
— Да мы все это знаем. Считай, круглые сутки — на публике…
— С похмелья, — Золотарь чувствовал, что надо остановиться. И не мог. — В драной майке. С глупой рожей. Косноязычные. Раздраженные. Злые. Без тормозов. Случайные. С куцыми мыслями. С идеями-выкидышами. С желаниями, которым не сбыться. С никчемушней болтовней. Круглые сутки на публике. И круглые сутки она вас — нас! — жрет. Аж хруст стоит. Все-таки есть разница между публичностью артиста и публичностью девки…
— Пап, а у тебя ведь тоже дела? — вдруг спросил сын. — Да?
— Да.
— Какие?
Вот тут Золотарь понял, что влип. Честное слово, он не взялся бы объяснить сыну, какие у него дела. И дела ли это.
— Ой, а эта!
— Роскошь!
— Просто чудо!
Рита не утерпела: перебралась к Шизе. Теперь дамы щебечут над клумбой виртуальных орхидей.
— А вот еще лучше!
— Я всю галерею на закачку поставила.
— Сбрось мне на флэшку…
— Ага. Пока можем другие поискать…
Они, значит, в цветниках резвятся, а нам дерьмо разгребай! Словно прочитав мои мысли, Натэлла косится в сторону подзащитной. В синих, как озера из песни, глазах бегемоточки блестит неодобрение. Самовольно пропасть из поля зрения — кто разрешил? Никто. Но хватать и возвращать Натэлла не спешит.
— Етить-колотить…
Это, ясное дело, Карлсон.
— Нарыл что-то ценное?
— Так, фигня…
А пальцы-сардели по клаве — что твой пианист в Альберт-Холле. Трынь-трынь-трынь! Кнопочки в ответ: шур-шур-шур! И мышка контрапунктом — клик-клик! Фигня, говоришь? Вон и принтер загудел, всосал лист бумаги.
— Я щас…
Колобок в джинсе катится за дверь. По дороге Карлсон судорожно дергает из кармана мобилку. Как назло, телефон застрял и не желает являться на свет божий.
— Что с ним?
— Не знаю, — басом вздыхает Натэлла. — Вы тут все психи.
— А ты?
— И я. Раз тут…
Возвращается Карлсончик через пару минут. Взъерошенный, глазки бегают. Сунулся к принтеру, схватил листок с распечаткой. Близоруко щурясь, уткнулся в него носом. А нос-то у тебя вспотел, дружище! Весь в росе, как огурец на грядке.
И снова — к компьютеру.
Меня заело любопытство. Откатываюсь вместе с креслом — так, чтоб видеть Карлсонов монитор. В сеть полез? Нет. Вывел на дисплей какую-то таблицу, сверяется с распечаткой. Губы пляшут качучу — беззвучно. Что ж ты нарыл, брат? И признаваться не хочет… Снова за телефон схватился. Тычет в кнопки.
Не отвечает телефон. Что делать будешь, охотник?
— Рита?
Решил находкой поделиться?
— У меня…
Не слышит Рита. В орхидеи зарылась.
— Рита!
— Что?
В голосе Риты звучит неудовольствие.
— Я нашел…
— Потом.
— Интересное…
— Потом.
— Хочешь посмотреть?
— Не хочу.
— Оно клевое!
— Я занята.
— Иди лесом, — подключается Шиза. — У нас интересного — зашибись.
— Рита! Ты такого еще не видела!
— Скинь по сетке!
Спелись дамы. В унисон.
— Не могу по сетке! — упрямится Карлсон. — Я большой файл на закачку поставил. Боюсь, зависнет.
Врет. Неумело и глупо. Что на него нашло?
Краем глаза замечаю: Натэлла тоже уставилась на Карлсона. Судя по выражению ее лица, фрекен Бок готова взяться за мухобойку. Неужели Карлсон импицирован?! Да или нет, но толстяк, не в силах усидеть на месте, винтом выворачивается из кресла. И я понимаю: один его шаг к шкафу, за которым притаилась Рита — и в «нижнем котле» начнется битва титанов. Натэлла, кто б сомневался, скрутит беднягу в бараний рог. Но в этот момент лучше находиться где-нибудь подальше.
В идеале, в Антарктиде.
Однако Карлсон за шкаф не спешит. Напротив, он демонстративно прикладывает палец к губам и начинает делать Натэлле странные знаки. Тычет кулаком в сторону шкафа, подмигивает, как припадочный, приплясывает на месте…
Натэлла, мягко говоря, изумлена.
Я, грубо говоря, хренею.
Может, именно так и ведут себя импы, прежде чем броситься на жертву? Или это у каждого индивидуально? Видя тщету своей клоунады, Карлсон, вопреки собственному призыву к молчанию, вновь подает голос:
— Ритуля! Не пожалеешь! Никуда твои кактусы не денутся…
И башкой мотает — то на шкаф, то на Натэллу.
— Карлсон, ты нас достал!
Шиза «на взводе». Она вообще заводится с пол-оборота. Пот заливает лицо Карлсона. А еще говорят «звездеть — не мешки ворочать»! Врут. Однозначно.
— Ритушечка! Ритунчик! Что тебе, трудно? Всего на минуточку…
— Ты и мертвого уговоришь…
Льда в голосе Риты хватит, чтобы остудить целый взвод разгоряченных Карлсонов. За шкафом возмущенное шуршат. Сейчас из норы явится разгневанная мышь! Я бросаю взгляд на Натэллу — и бегемоточка, словно только этого и ждала, начинает действовать.
С неподражаемой грацией.
— Дай и мне посмотреть!
— Эй, полегче!
Внезапный интерес телохранительницы более всего походил на торнадо. Вы когда-нибудь видели торнадо в отдельно взятой комнате? Вам повезло. Вспугнутыми птицами взвились бумаги. Отчаянно застонали половицы; Карлсона унесло вбок, на мое рабочее место. Он с трудом устоял на ногах, схватившись за стол. Смахнул на пол клаву с «мышью». И теперь зло пыхтел, налившись дурной кровью.