Золотая цепь. Дорога никуда(изд.1960)
Шрифт:
— Это — «Дорога Никуда», — пояснила девочка Да-венанту: — «Низачем» и «Никуда», «Ни к кому» и «Нипочему».
— Такое ее название? — спросил Давенант.
— Да. Впрочем… Рой, будь добра, вспомни: точно ли название этой картины «Дорога Никуда» или мы сами придумали?
— Да… Тампико придумал, что «Дорога Никуда». Прекратив разговор, все присоединились к Давенанту.
— До-ро-га ни-ку-да! — громко произнесла Рой, улыбаясь картине и Тиррею и смущая его своим расцветом, который лукаво и нежно еще дремал в Элли.
— Что же это означает? —
— Неизвестно. Фантазия художника… — Рой рассмеялась. — Давенант!
— Что? — спросил он, добросовестно стараясь понять восклицание.
— Ничего, — она повторила: — Итак, это — «Дорога Никуда».
— Непонятно, — сказал Тортон.
— Было ли бы понятнее, — процедил Гонзак, — понятнее: «Дорога Туда»?
— Куда — туда? — удивилась Титания.
— В том-то и дело, — заметил Тортон.
— Дорога — куда? — воскликнула Элли. — О, дорога! Куда?!
— Вот мы и составили, — сказал Гонзак. — Дорога никуда. Куда? Туда. Куда
— туда?
— Сюда, — закончил Давенант.
Снова молодых людей одолел смех. Все хохотали беспричинно и заразительно.
Изображение неизвестной дороги среди холмов притягивало, как колодец. Давенант еще раз внимательно посмотрел на нее. В этот момент явился Футроз.
— Вот и Тампико! — воскликнула Элли, бросаясь к нему. — Милый Тампико, нам весело! Мы ничего не разбили! Просто смешно!
— Что вас так насмешило? — спросил Футроз.
— Ничего, но мы стали произносить разные слова… Вышло ужасно глупо. — Рой вздохнула и, пересилив смех, указала на картину: — Дорога никуда.
Она объяснила отцу, как это вышло: «туда, сюда, никуда». Но уже не было смешно, так как все устали смеяться.
— Я купил ее на аукционе, — сказал Футроз. — Эта картина напомнила мне одну таинственную историю.
— Какая история? Мы ее знаем? — закричали девушки.
— По-видимому — нет.
— А почему не рассказал, Тампико? — спросила Элли.
— Почему? В самом деле — почему?
— Ну, мы этого не можем знать, — заявила Роэна.
— Я люблю истории о вещах, — сказал Гонзак. — С нетерпением ожидаю начала.
— Разве я обещал?
— Извините, мне показалось…
— Крепкие ли у всех вас нервы? — спросил Футроз, делая загадочное лицо.
— За себя я ручаюсь, — сказала Титания, усаживаясь в стороне, спиной к окнам.
— И я ручаюсь — за тебя! — Рой села рядом с отцом. — Но не за себя.
Элли полулегла на диван. Давенант, Тортон и Гон-зак поместились на креслах. Тогда Футроз сказал:
— Бушевал ветер. Он потрясал стены хижин и опрокидывал вековые деревья…
— Так было на самом деле? — строптиво перебила Элли.
— Увы! Было.
— Смотри, Тампико, не подведи.
— Начало очень недурно, — заметил Гонзак, — особенно «стены хижин». Футроз молчал.
— А дальше? — спросил Давенант, который был счастлив как никогда.
— Все ли успокоились? — хладнокровно осведомился Футроз.
Но бес дергал за языки.
— Папа, — сказала Рой, — расскажи так, чтобы я начала таять и умирать! Футроз молчал.
— Ну, что же, скоро ли ты начнешь? — жалобно вскричала Элли.
— Все ли молчат? — невозмутимо осведомился Футроз.
— Все! — вскричали шесть голосов.
— Ветер выл, как стая гиен. В придорожную гостиницу пришел человек с мешком, с бородой, в грязной одежде и заказал ужин. Кроме него, других посетителей не было в тот странный вечер. Хозяин гостиницы скучал, а потому сел к столу и заговорил с прохожим человеком — куда направляется, где был и кто он такой? Незнакомец сказал, что его зовут Сайлас Гент, он каменотес, идет в Зурбаган искать работу. Хозяин заметил одну особенность: глаза Сайласа Гента не отражали пламя свечи. Зрачки были черны и блестящи, как у всех нас, но не было в них той трепетной желтой точки, какая является, если против лица сияет огонь…
Рой заглянула в глаза отца.
— Даже две точки, — сказала она. — А у меня?
Элли подошла к ней и освидетельствовала зрачки сестры; та проделала это же самое с девочкой, и они успокоились.
— Нормально! — заявила Элли, возвращаясь на свое место. — Мы отражаем огонь. Дальше!
— Из сделанного хозяином наблюдения, — продолжал Футроз, — вы видите, что хозяин был человек мечтательный и пытливый. Он ничего не сказал Генту, только надел очки и с замешательством, даже со страхом, установил, что зрачки Гента лишены отражения — в них не отражалась ни комната, ни хозяин, ни огонь.
— Как это хорошо! — сказал Давенант.
— Вот уж! — пренебрежительно отозвалась Титания. — Две черные пуговицы!
— Но пуговицы отражают огонь, — возразила Роэна. — Не мешайте Тампико!
— Теперь меня трудно сбить, — заявил Футроз, — но будет лучше, если все вы воздержитесь от замечаний. Сайлас Гент начал спрашивать о дороге. Хозяин объяснил, что есть две дороги: одна прямая, короткая, но глухая, вторая вдвое длиннее, но шоссейная и заселенная. «У меня нет кареты, сказал Гент, и я пойду короткой дорогой». Хозяину было все равно; он, пожелав гостю спокойной ночи, отвел его в комнату для ночлега, а сам отправился к жене, рассказать, какие бывают странные глаза у простого каменотеса.
Едва рассвело, Сайлас Гент спустился в буфет, выпил стакан водки и, направив свои редкостные зрачки на хозяина, заявил, что уходит. Между тем ураган стих, небо сияло, пели птицы, и всякая дорога в такое утро была прекрасной.
Сайлас Гент повесил свой мешок за спину, подошел к дверям, но остановился, снова подошел к хозяину и сказал: «Послушайте, Пиггинс, у меня есть предчувствие, о котором не хочу много распространяться. Итак, если вы не получите от меня на пятый день письма, прошу вас осмотреть дорогу. Может быть, я на ней буду вас ожидать».