Золотая цепь
Шрифт:
Но лишь мы явились, любопытство обнаружилось моментально. В окнах показались забавные головы; женщины, раскрыв рот, выскочили на порог и стали смотреть так настойчиво, как смотрят на почтальона.
Дюрок, осмотревшись, направился к одноэтажному флигелю в глубине двора. Мы вошли под тень навеса, к трем окнам с белыми занавесками. Огромная рука приподняла занавеску, и я увидел толстый, как у быка, глаз, расширивший сонные веки свои при виде двух чужих.
– Сюда, приятель? – сказал глаз. – Ко мне, что ли?
– Вы – Варрен? –
– Я – Варрен; что хотите?
– Ничего особенного, – сказал Дюрок самым спокойным голосом. – Если здесь живет девушка, которую зовут Молли Варрен, и если она дома, я хочу ее видеть.
Так и есть! Так я и знал, что дело идет о женщине, – пусть она девушка, все едино! Ну, скажите, отчего это у меня было совершенно непоколебимое предчувствие, что, как только уедем, явится женщина? Недаром слова Эстампа «упрямая гусеница» заставили меня что-то подозревать в этом роде. Только теперь я понял, что угадал то, чего ждал.
Глаз сверкнул, изумился и потеснился дать место второму глазу, оба глаза не предвещали, судя по выражению их, радостной встречи. Рука отпустила занавеску, кивнув пальцем.
– Зайдите-ка, – сказал этот человек сдавленным ненатуральным голосом, тем более неприятным, что он был адски спокоен. – Зайдите, приятель!
Мы прошли в небольшой коридор и стукнули в дверь налево.
– Войдите, – повторил нежно тот же спокойный голос, и мы очутились в комнате. Между окном и столом стоял человек в нижней рубашке и полосатых брюках, – человек так себе, среднего роста, не слабый, по-видимому, с темными гладкими волосами, толстой шеей и перебитым носом, конец которого торчал как сучок. Ему было лет тридцать. Он заводил карманные часы, а теперь приложил их к уху.
– Молли? – сказал он.
Дюрок повторил, что хочет видеть Молли. Варрен вышел из-за стола и стал смотреть в упор на Дюрока.
– Бросьте вашу мысль, – сказал он. – Оставьте вашу затею. Она вам не пройдет даром.
– Затей у меня нет никаких, но есть только поручение для вашей сестры.
Дюрок говорил очень вежливо и был совершенно спокоен. Я рассматривал Варрена. Его сестра представилась мне похожей на него, и я стал угрюм.
– Что это за поручение? – сказал Варрен, снова беря часы и бесцельно прикладывая их к уху. – Я должен посмотреть, в чем дело.
– Не проще ли, – возразил Дюрок, – пригласить девушку?
– А в таком случае не проще ли вам выйти вон и прихлопнуть дверь за собой! – проговорил Варрен, начиная тяжело дышать. В то же время он подступил ближе к Дюроку, бегая взглядом по его фигуре. – Что это за маскарад? Вы думаете, я не различу кочегара или матроса от спесивого идиота, как вы? Зачем вы пришли? Что вам надо от Молли?
Видя, как страшно побледнел Дюрок, я подумал, что тут и конец всей истории и наступит время палить из револьвера, а потому приготовился. Но Дюрок только вздохнул. На один момент его лицо осунулось от усилия, которое сделал он над собой, и
– Я мог бы ответить вам на все или почти на все ваши вопросы, но теперь не скажу ничего. Я вас спрашиваю только: дома Молли Варрен?
Он сказал последние слова так громко, что они были бы слышны через полураскрытую в следующую комнату дверь, – если бы там был кто-нибудь. На лбу Варрена появился рисунок жил.
– Можете не говорить! – закричал он. – Вы подосланы, и я знаю кем – этим выскочкой, миллионером из ямы! Однако проваливайте! Молли нет. Она уехала. Попробуйте только производить розыски, и, клянусь черепом дьявола, мы вам переломаем все кости.
Потрясая рукой, он вытянул ее свирепым движением. Дюрок быстро взял руку Варрена выше кисти, нагнул вниз, и… и я неожиданно увидел, что хозяин квартиры с яростью и мучением в лице брякнулся на одно колено, хватаясь другой рукой за руку Дюрока. Дюрок взял эту другую руку Варрена и тряхнул его – вниз, а потом – назад. Варрен упал на локоть, сморщившись, закрыв глаза и прикрывая лицо.
Дюрок потер ладонь о ладонь, затем взглянул на продолжавшего лежать Варрена.
– Это было необходимо, – сказал он, – в другой раз вы будете осторожнее. Санди, идем!
Я выбежал за ним с обожанием, с восторгом зрителя, получившего высокое наслаждение. Много я слышал о силачах, но первый раз видел сильного человека, казавшегося не сильным, – не таким сильным. Я весь горел, ликовал, ног под собой не слышал от возбуждения. Если таково начало нашего похода, то что же предстоит впереди?
– Боюсь, не сломал ли я ему руку, – сказал Дюрок, когда мы вышли на улицу.
– Она срастется! – вскричал я, не желая портить впечатления никакими соображениями. – Мы ищем Молли?
Момент был таков, что сблизил нас общим возбуждением, и я чувствовал, что имею теперь право кое-что знать. То же, должно быть, признавал и Дюрок, потому что просто сказал мне как равному:
– Происходит запутанное дело: Молли и Ганувер давно знают друг друга, он очень ее любит, но с ней что-то произошло. По крайней мере, на завтрашнем празднике она должна была быть, однако от нее нет ни слуха ни духа уже два месяца, а перед тем она написала, что отказывается быть женой Ганувера и уезжает. Она ничего не объяснила при этом.
Он так законченно выразился, что я понял его нежелание приводить подробности. Но его слова вдруг согрели меня внутри и переполнили благодарностью.
– Я вам очень благодарен, – сказал я как можно тише.
Он повернулся и рассмеялся:
– За что? О, какой ты дурачок, Санди! Сколько тебе лет?
– Шестнадцать, – сказал я, – но скоро будет уже семнадцать.
– Сразу видно, что ты настоящий мужчина, – заметил он, и, как ни груба была лесть, я крякнул, осчастливленный свыше меры. Теперь Дюрок мог, не опасаясь непослушания, приказать мне обойти на четвереньках вокруг залива.