Золотая гондола
Шрифт:
– Вы имеете в виду, очаровательные венецианские дамы, – заметил сэр Харвей.
Она улыбнулась ему в ответ – слабый отголосок ее былого кокетства. Паолина с растерянным видом взглянула на сэра Харвея.
– Нам бы это доставило огромное удовольствие, – произнес он, – но, по правде говоря, мы не намеревались возвращаться в Англию в ближайшее время. Покинув Венецию, мы предположительно направимся в Австрию, а затем в Швейцарию. Моя сестра прошлой зимой была нездорова, и мы подумали, что это пошло бы на пользу ее легким. Мы бы охотно предложили вам сопровождать нас, но, к сожалению, мы
– О да, конечно, я понимаю, – отозвалась графиня. – Но, быть может, вы вспомните обо мне, когда вернетесь в Англию?
– Непременно, – заверила ее Паолина. – Я знаю, мой брат искренне жалеет о том, что мы в данный момент ничем не можем помочь вам, но вы тоже можете понять наши трудности.
– Разумеется, – ответила графиня. – Я только надеялась, что это возможно.
С этими словами она взглянула на сэра Харвея, и Паолина убедилась, что молодая венецианка действительно была влюблена в него. Внезапно она почувствовала острую жалость к этой женщине, так как сама слишком хорошо знала, что такое любовь – душевная боль, муки ревности, чувство опустошенности от сознания того, что желаешь недостижимого.
Паолина инстинктивно протянула к ней руки.
– Вы наш друг, – сказала она. – Как только представится случай, мы сделаем для вас все, что в наших силах. Надеюсь, вы верите мне?
В ее голосе чувствовалась искренность, и графиня взглянула на нее с благодарностью.
– Вы так добры, – с чувством произнесла она, – и так не похожи на большинство женщин, которые готовы разорвать друг друга на куски.
– Я не думаю, что это справедливо по отношению к вам, – возразила Паолина. – Мне кажется, все должны любить вас.
– Вы даже не представляете себе, как я одинока, – ответила графиня. Она слегка вздохнула и затем добавила: – О, я совсем забыла. У меня есть кое-что для вас. Думаю, вам это будет приятно.
Она открыла ридикюль и, достав оттуда мужской перстень с печаткой и ограненным изумрудом в золотой оправе, вручила его Паолине.
– Но я не могу взять его, – запротестовала та.
– Пожалуйста, прошу вас, – взмолилась графиня. – Мой брат любил вас. Это то самое кольцо, которое он всегда носил. Он, без сомнения, пожелал бы, чтобы оно досталось вам.
Она всхлипнула и поднялась с дивана. Паолина осталась сидеть, рассматривая кольцо, а сэр Харвей между тем подал руку графине и проводил ее вниз по лестнице до гондолы. Она позволила им уйти вместе, так как ей казалось, что это было самое лучшее, что она могла сейчас сделать.
Бедняжка Занетта, которая любила сэра Харвея и даже понятия не имела, что он никогда не сможет ответить ей взаимностью. Возможно, придя к ним сегодня, она втайне надеялась, что он объяснится с нею и предложит ей поехать с ним в Англию в качестве не только его спутницы, но и его невесты.
Это был отчаянный шаг отчаявшейся женщины, и Паолина вдруг задумалась о том, сколько еще трагедий разыгрывалось за великолепными фасадами роскошных дворцов и сколько разбитых сердец и сломанных судеб скрывали эти мраморные стены и дорогие интерьеры? Девушке казалось,
Из-за неожиданного визита графини они едва не опоздали. Ей не удалось перемолвиться словом с сэром Харвеем до того, как они отправились в быстрой гондоле во дворец графа. Там их проводили в апартаменты, совершенно отличные от тех, которые служили для дневных приемов. Они были меньше по размеру, но великолепно обставленные, с превосходной коллекцией картин великих мастеров, не уступавших тем, что находились в парадных залах.
Когда они приступили к обеду, за столом собралось около дюжины человек, но весь разговор, казалось, вращался вокруг тетушки графа, явно обладавшей весьма властным и волевым характером. Кроме того, ей были присущи остроумие и жизнерадостность, и Паолина убедилась, насколько справедлива была старая поговорка: «Венецию создали мужчины, но управляют ею женщины».
Граф сидел на противоположном конце стола, но создавалось впечатление, что именно его тетушка, а не он, была здесь истинной хозяйкой. Когда с первой переменой блюд было покончено, граф прошептал на ухо Паолине:
– Моя тетушка всегда предпочитает обедать на старомодный манер. Сейчас мы должны перейти в соседнюю комнату, где нас ждет вторая перемена.
– Какой странный обычай! – воскликнула Паолина.
– Так всегда было принято в лучших домах Венеции, – ответил он. – В этой зале нам подавали суп и рыбу, в следующей нас ждут дичь и жаркое, а в третьей – сладости, мороженое и десерт, которым обычно заканчивается обед.
Паолина едва удержалась от смеха, но остальные гости, по-видимому, воспринимали это как естественный порядок вещей и, поднявшись с мест, торжественно проследовали в соседнюю комнату, где уселись за столь же изысканно сервированный стол, уставленный золотой утварью и экзотическими цветами.
Таким образом обед занял больше времени, чем обычно, и когда они вышли из третьей, и последней, залы, Паолина шепотом обратилась к сэру Харвею:
– У меня ужасно болит голова. Не могли бы мы вернуться домой и не появляться на балу?
Он окинул взглядом ее сшитое по последней моде платье из французской парчи, с отделкой из золотистого кружева, украшенное мелкими бриллиантами и цветами, вышитыми на ткани и покрытыми эмалью – этот наряд был заказан для нее уже в Венеции.
– Разве вы не хотите, чтобы ваша красота предстала перед всеми в самом выгодном свете? – спросил он машинально и по ее глазам понял, каким будет ответ.
– Хорошо, – произнес сэр Харвей мягко. – Предоставьте это мне.
Паолина отошла от него и направилась в гостиную, незаметным движением оправив платье и сознавая, что, коль скоро оно произвело на него благоприятное впечатление, все остальное не имело особого значения.
Когда сэр Харвей объявил, что им необходимо вернуться домой, раздались многочисленные протесты, особенно со стороны графа.
– Моя сестра весь день страдала от сильной головной боли, – объяснил он. – Я полагаю, это из-за приближающейся грозы. Надеюсь, вы извините нас.