Золотая книга романов о любви для девочек
Шрифт:
Правда, я прячусь еще похлеще их. И, бывает, слежу за Парасолами до самого их объекта. Может, моя бабка их покрывает? Может, она с ними «в доле»? Вряд ли. Вторую такую принципиальную бабку еще поискать. Она воровать не станет. Предпочитает деньги горбом зарабатывать. Своим и моим.
Но ничего. Я докажу. Я выведу их на чистую воду! И пусть моя месть сейчас пока такая слабенькая и дохленькая. Я обязательно придумаю что-то грандиозное, феерическое и, главное, заслуженно-справедливое. Чтобы Парасоловы поняли – их воровская лавочка закрывается навсегда! А пока же я так, по мелочи, их донимаю: в прошлом году, например, с дрожжами гениально дельце провернула. Мне понравилась их веселая беготня (весело, правда, было только мне).
Да и в позапрошлом году я тоже ничего, хорошую взбучку-нахлобучку им устроила – когда, проследив за Парасолищами до участка, на котором уродились роскошные вишни и хозяева которого приезжали только на выходные, я заперла воришек, защелкнув на калитке навесной замок. Они думали, что самые умные – к замку ключик подобрали, но сам замок, открыв его, для конспирации повесили на воротах: типа, все как и было, все закрыто, шито-крыто! Ох, они и прыгали, когда, набрав по ведру вишен, собрались выйти! Высокая калитка-то не поддавалась! Замочком она снаружи оказалась закрыта! Так и пришлось им, взбрыкивая задницами и подсаживая друг друга, корячиться
Какой подзатыльник влепила она за это своему Парасолу! Как резво он ползал, подбирал из пыли вишни! Каким галопом неслись они до своего дома! Я следила за парочкой воровских пенсионеров, перебегая от куста к кусту. И ка-ак свистнула неожиданно на повороте – Парасол тут же из своего ведра от испуга вишнями сыпанул. Полведра, наверное, просыпал. Ну как же, подумали оба, наверное: заметили! догоняют! конец бизнесу!
Шпарили они к своей даче широкими скачками – спортсмены такому мастерству позавидовали бы. И больше недели не выходили на промысел. Потом все же жадность победила. Выползли. И никто их не искал, санкций не предъявлял… Бизнес у них был хороший, цветущий-растущий такой бизнес. Молодые пенсионеры Парасоловы не бедствовали. На рынке их видели регулярно, называли энтузиастами и тружениками – причем особенно те, у кого с участков они и таскали.
За это лето я уже несколько раз слышала, как вместе с другими дачниками Парасолы негодовали на то, что в поселке процветает беспардонное воровство с участков, как ругали молодежь – и поселковую, и деревенскую, которая, конечно же, и таскала выращенное непосильным трудом, для чего и собиралась в группы темными ночами… Слушать этот бред было обидно. Но и доказать обратное не представлялось возможности.
А хотелось. Очень хотелось. Потому что справедливость должна торжествовать. И теперь вот, значит, дело вот-вот дойдет до драки. В результате которой нашим, конечно, наваляют так, что мало не покажется. А деревенские, которых подозревают ни за что, справедливо обидятся. А потому тех, кто возвел на них напраслину, будут бить особенно тщательно.
Стоп! Деревенские… Им же тоже надо сказать, что о них думают у нас в поселке. Вернее, не то чтобы просто сказать, а спросить, как там все обстоит на самом деле. Они это по дачам шныряют или не они? Может, кто-то работает параллельно Парасоловым? Выяснить, все обязательно надо выяснить!
И я, проигнорировав уборку на участке, помчалась обратно в Листвяны. На мосту уже никого не было. Я даже испугалась – битва или уже началась, или вот-вот начнется.
Но все было тихо. А наши перебазировались на пляжик. Я помахала им с моста. Те, кто меня разглядел, махнули мне в ответ. И я наладилась к деревенским.
Страшный, который первым попался по дороге, услышав мои вопросы, обиделся. Он как раз и общался с тем парнем, который недавно появился в деревне и на которого наши тут же подумали, что он вор. Так что за эти обвинения Страшный сам готов был накатить кому-нибудь в лоб. Но я попросила никому ничего не накатывать.
– Делать нашим больше нечего! У нас у самих этого добра на огородах растет – хоть обожрись! – гневно заявил Страшный. И плюнул так далеко, что плевок мелкодисперсно растворился в воздухе.
– Я понимаю… – кивнула я.
Но Страшный решил, что я ему не верю. И обиделся еще сильнее.
– Да я пойду сейчас всех наших найду, блин! – зло сказал он. – Я со всеми поговорю. И если ваши за базар отвечают, то…
«А наши и сами не знают, отвечают они за этот самый базар или нет!» – подумала я.
Тем временем Страшный поддернул широченные штаны, доставшиеся ему явно с чужого, если так можно выразиться, плеча, крякнул и быстро покатил свою тележку по дороге.
– Ты на огороде? – спросил у меня напоследок. – Мы к тебе придем.
А на огороде по-прежнему была моя неутомимая бабуля. Она вскапывала грядку под свежую петрушку, которую снова собралась сеять – очень уж зелень хорошо на рынке продавалась, а предыдущую партию она уже всю сорвала.
Эх, зря я ей про Парасоловых опять пластинку завела! Бабка бросила лопату и принялась на меня орать.
– Кто – воры? – вопила она, надвигаясь. – Соседи наши? А ты видела? Видела, я тебя спрашиваю?
– Видела!
– Где?
– Следила! Специально!
– А поймала?
– Не поймала… – Да, тут бабка, как я и думала, права.
– Не поймала… А ты знаешь, Варька, что, по русской поговорке, кто не пойман, тот и не вор? Так что пойди докажи! – Бабка наконец остановилась и уперла руки в бока. – А еще лучше, не связывайся.
– Но они же…
– А мало ли, что они? Ты же не милиционер. Так что и не лезь не в свое дело. Поняла?
Я не хотела ничего ей отвечать. Сама она не милиционер. А Парасолы подлые. Из-за них ведь такое начнется… А людей, у кого они жратву таскают, разве не жалко?
– Не жалко тебе людей, да, баб? Они выращивают-выращивают, а эти хмыри у них бац – и обрывают все. Нагло!
– А ты что против этого сделаешь?
– Выведу на чистую воду!
– Кого, Парасоловых?
– Да!
– Тоже мне, народный мститель, – фыркнула бабка. – Они давно кончились, мстители. В кино только и остались.
– Надо всем про них рассказать! – Мне было ужасно обидно, что бабка почему-то упирается и вредничает.
– Ага, рассказать… В общем, Варька, так… Узнаю, что ты ходишь и болтаешь о том, чего доказать не можешь, выдеру как сидорову козу. Это, как обычно, будет больно. Понятно?
Ответить надо было обязательно. Бабка не шутила.
– Да, – покорно кивнула я.
А рука у моей бабушки тяжелая. Очень тяжелая. Особенно если в ней какое-нибудь орудие наказания зажато. И характер у бабушки твердый. Так что обещала – сделает.
Я повернулась и пошла прочь. Пусть сама тут колбасится со своей петрушкой…
Но вдруг она и правда с Парасоловыми в доле? Покрывает. Молчит. Бездействует…
Ведь ведет же бабка битву за урожай, соревнуется по объему продаж со своими рыночными товарками? Вот, чтобы она смогла обогнать конкурентов, Парасолы с ней, допустим, и делятся…
Нет, не может быть! Не может быть, нет. Да и нелогично как-то.
Но и невиновность бабки тоже надо еще доказать. Подтвердить ее надо. Значит, придется следить. За всей этой хитрой братией.
Я отправилась домой разрабатывать план операции. Но на краю деревни меня окружили местные ребята во главе со Страшным. И стали возмущенно доказывать – не виноватые они, и все тут. А кто, типа, в это не верит – тем они нюх начистят без малейшего промедления. Теперь их пришлось успокаивать и отговаривать от разборок. Да что ж такое – я прямо как голубь мира сегодня какой-то!Красавчик Русланчик… Надо же, за всеми этими волнениями я как-то и забыла про него. А тут вот он – попался. Их семейство вышло на прогулку и медленно плелось по неширокой поселковой улице. Гранд-дама, в смысле Русланчикова мама, шла под ручку с какой-то неизвестной мне теткой, скорее всего подружайкой своей, припылившей к ней в гости, а Русланчик катил коляску с братцем.
– Здрась-сь-сьте… – обогнав эту композицию, вежливо поздоровалась я.
– Добрый день, – сдержанно кивнула Русланова маман.
Подруга повторила за ней. Русланчик тут же оживился и весело крикнул:
– Привет!
Только младенец Тимошенька никак не прореагировал. Он сидел себе в прогулочной коляске, никого не донимал воплями, а только абстрактно улыбался. Чувствовалось, что в данный момент ему все фиолетово.
Устремляясь вперед, я не удержалась и обернулась. Ого! Русланчик смотрел мне вслед. Что, пупсик, скучно с тетками? Не радует брательник? Не берут на Веселую дачу? Или, может, не пускают?
Вся в ехидных мыслях о мальчике-дачнике я отвлеклась от своей главной цели. А надо было продумать план слежки за Парасоловыми. Эх, жалко, помощника надежного у меня нет! Отдыхала в прошлом году здесь девчонка хорошая, Анютка, на нее положиться можно было – кремень-человек. В это лето ее только в июне на пару недель привезли – и все. Увезли в Москву. А хорошо с ней было дружить…
Другим нашим я подробностей своей операции доверить не могла. Так что приходилось действовать одной.
Я взяла бинокль и полезла на дерево. Отсюда, с высокой густой лиственницы, которую лет тридцать назад посадил мой дедушка, видно все очень хорошо. Полпоселка точно можно рассмотреть – особенно то, что деревьями не скрыто. Тут, на лиственнице, среди веток, у меня наблюдательный пункт. Я даже площадочку из досок соорудила – лежи себе, смотри. На три стороны мне все видно, а меня нет.
У Парасоловых на участке тишина. Но замок на двери не висит. Может, в домик забились? Отдыхают от трудов? Подождем.
А что в окрестностях?
Так, наша Машка Кафтанова куда-то попылила. С сумкой. В магазин – ежу понятно. Посмотрим… Так и есть! К нему наладилась. А вот и Борюсик выруливает! Тоже мне – жених. Я знаю Борюсикову тайну: в этом году он вдруг красотой озадачился. Собственной, конечно же. Ходит вокруг поселка, выискивает траву чистотел, а потом забивается ото всех подальше, в укромный, заросший малинником угол своего дачного участка, вытаскивает из кармана зеркальце – и, глядя в него, начинает аккуратненько прижигать наливные прыщи соком чистотела! Сок желтый, похож на йод, так что следы Борькиных манипуляций остаются видны. Поэтому весь этот день он никому из ребят не показывается: и напрасно Кафтанова бродит мимо его дома и бросает призывные взгляды на окна. Борюсик лечится, чтобы предстать перед той же Кафтановой гладколицым принцем.
Прыщей и правда с каждым разом на его физиономии становится все меньше. Уже не кажется, что по ней прокатился туда-сюда глумливый бульдозер.
Но Машке Кафтановой, похоже, Борян и с прыщами нравится. Хотя сама же сначала над ним смеялась, когда я его Бульдозей называла. А потом вдруг смеяться перестала. И, вроде того, даже обиделась на меня из-за него. Хотя чего на правду обижаться, не понимаю…
Так, ладно, эти поцеловались, отскочили друг от друга и потрюхали по дороге. Конечно, как им не отскочить – навстречу очередное отдыхающее семейство с коляской выкатилось. Боятся Кафтанова с Борюсиком огласки. Примем к сведению.
Ну-ка, вернемся к нашим Парасолам. Тишина. Без изменений. А вот на берегу речки, возле «тарзанки», какой-то оживленный тусняк. Неужели снова драку обсуждают? А что же это тогда Борян не там? Из-за Машки своей? Только какая ж драка без Боряна…
Ну-ка, а что там деревенские? Не движется ли на нас из-за моста их дикая дивизия? Или сейчас все-таки наша на них рванет?
– Варя! Варька, зараза, разударь тебя пралик! Ты где?
Да что ж это такое-то?! Бабка орет. И когда она успела с огорода примчаться? Вот ведь женщина на батарейках. Ну, понеслось: «Ты почему не убралась – грязь кругом – бумаги, – мусор – ты хочешь, чтобы люди от нас съехали – за что они деньги платят – совсем ни черта не делает – где ты, зараза такая?»
Пришлось слезать. И убирать участок идти. Правда, что-то наши отдыхающие невероятно замусорились.
Я долго наводила чистоту на стороне Мурзиковых. А когда, уволакивая от них черный пластиковый пакет отходов, оказалась на широком газоне Русланчиковых, снова столкнулась с их старшим мальчиком. С самим Русланчиком то есть.
– Привет! – опять жизнерадостно поздоровался он, старательно показывая, что здороваться с прислугой для него – одно удовольствие!
– Так здоровались же… – буркнула я.
– Точно…
Руслан зачем-то пытался завязать со мной разговор. Хотя я бы на его месте с девчонкой, у которой на физиономии в данный момент такой недовольный кисляк, общаться не стала. А он надо же какой терпеливый! Я прямо зауважала его.
Ненадолго.
Потому что идти надо было. С мусором.
Помочь Русланчик не предложил. Да и мешок мой был легкий. Просто неромантичный такой мешок. С отходами дачной жизнедеятельности. Такой неинтересно помогать нести.
И я так бы и ушла, если бы в этот момент Тимофейка, что дрыгал ногами возле своей коляски, не пнул со всей дури белый футбольный мяч. Тот пролетел в нашу сторону, ударил меня по затылку и отскочил в кусты.
– Руслан, верни ему мяч! – скомандовала мама с качающегося дивана.
– Ага! – с готовностью откликнулся Руслан и помчался за мячом.
Тимофеюшка счастливо завизжал. Говорить он особо не умел и не стремился, не радующие разнообразием громкие обезьяньи вопли заменяли ему русский язык. Но фиг с ним, с этим Тимофеюшкой.
Потому что Руслан, точным ударом откатив мяч брату, подскочил ко мне, протянул руку к моему затылку и, заглянув мне в лицо, поинтересовался:
– Больно?
Он явно переживал, что мне больно! Надо же! Это оказалось так приятно (в смысле не то, что больно – ничего мне не больно, конечно), что он состоянием моего здоровья озаботился, и поэтому я…
Всего лишь подхватила мешок и помчалась прочь!
– Нет, не больно! – еще кричала я на ходу, но удалялась очень быстро.
Ведь и его мать, и моя бабка с разных сторон все это наблюдали. Ой, бабка сейчас мне даст! Приближаясь к ней, я даже вжала голову в плечи. Ну, по уху она точно сейчас засандалит…
Стоп. А, собственно, за что? За то, что человек обо мне заботу проявил? А что я, неживая природа, что ли, меня уж и пожалеть нельзя? Мало ли, что с дачниками разговаривать и совать к ним свой нос нельзя (это родители с бабкой меня так настропаляли). А если бы это просто на улице случилось, что, незнакомый человек тоже не мог бы поинтересоваться, как я поживаю, мячом футбольным ударенная?
Я выпрямилась и гордо прошла мимо бабки.
И ничего. НИЧЕГО она мне не сделала! И даже весь вечер ничего особенного не сказала. Только вздохнула демонстративно пару раз. Так она делает, когда хочет показать, что меня жалеет. Но сейчас-то за что?4 Колорадская пытка
Я проспала. Ну надо же – все лето бабка будила меня ни свет ни заря, какое-нибудь дело для меня всегда находилось. А тут, именно в тот день, когда я собиралась проследить за продвижениями на вражеской территории, бабка решила смилостивиться и оставила меня спать. Я и продрыхла до десяти утра. Парасоловы уже мирно мотались по своему участочку. Хорошие такие, невинные. И узнать, шарили они сегодня рано поутру на чужих дачках или нет, было уже невозможно.