Золотая корифена
Шрифт:
…Солнце над самой головой. Полдень. Океан розовеет пятнами отражающихся в нем туч. Из брезента мы сделали над лодкой тент, растянув его к бортам веревками. В его густой, но душной тени проводим совещание.
— По-видимому, на «Марлине» опять насос полетел. Петя, ты штурман. Ты лучше всех должен ориентироваться в открытом океане. Где мы? — Валентин расстилает карту.
Скачков снял с кормовой банки небольшой шлюпочный компас и опустил на карту.
— Значит, так… «Марлин» оставил нас восемнадцатого декабря вот в этой точке. Примерно в ста десяти милях от африканского побережья. С того момента,
— Даю справку по течениям. Поверхностным… — Валя рисует на листке бумаги "розу ветров". — Здесь действует постоянное поверхностное течение. Оно начинается вот тут, у мыса Пальмас, и является продолжением Экваториального противотечения и небольшой ветви Канарского течения. Следует вдоль северного берега залива со скоростью до полутора узлов,
— Значит, за прошедшие часы дрейфа ветер и течение отнесли нас примерно на… — Скачков хмурит лоб, считает, — шестьдесят — семьдесят миль от места суточной станции.
— Да. Теперь вот что. Направление течения от норд-оста через ост на зюйд-ост. Это значит, что пока пас волочет вдоль берега. Но потом потянет в открытый океан.
— Значит…
— Подождите, Скачков, Значит, если через трое-четверо суток нас не подберет "(Марлин"… больше ведь не на кого рассчитывать: японцы ловят рыбу в самой южной части залива, а здесь пустыня… да, так вот, если нас в этот отрезок времени «Марлин» не разыщет, нам нужно направляться к берегу.
— Ура, — кричит Корин, — в Африку… в джунгли!..
— Иначе нас унесет в открытый океан. А это плохо. Помните челн из красного дерева? А?
Челн? Его мы выловили из океана в двух сотнях миль от Либерии — узкий и длинный челн, вырубленный из целого ствола красного дерева. Был абсолютный штиль. Солнце пекло вовсю. Вдруг кто-то крикнул: "Лодка! Лодка!" Челн с силуэтом рыбы на высоком вздернутом носу. Чьи-то сильные, ловкие и очень терпеливые руки свалили в джунглях дерево, сплавили его по реке к океану, выдолбили лодку и тщательно отшлифовали ее. Потом вырезали на носу силуэт тропической рыбины и вместо глаза на счастье прибили серебряную монету… Чьи-то руки. Может, того парня, что скорчившись лежал на дне лодки? Как видно, много дней подряд сушило человеческий труп солнце. А рядом, в лодке, порванные рыболовные снасти, сломанное весло, пустая тыква, в которой, наверно, была вода…
— Насчет воды опасений нет. Ливни все время, — говорит Корин.
— А с продуктами? Николай, вытряхивай мешок. Что там осталось?
Рядом с компасом я кладу буханку хлеба, две банки сгущенного молока и одну начатую свиной тушенки, полкруга колбасы.
— Все?
— Апельсины еще есть. Штук двадцать. Да половинка ананаса.
— Это для Бенки. М-да. Не жирно.
— Зато настоящее приключение, — говорит Станислав.
— Боюсь, что приключений впереди слишком много. Итак, Корину обеспечить добычу рыбы и планктона.
— Есть, мой «адмирал». Рыба будет.
— Леднев, тебе поручается выдача продуктов, А ты, Петр, просмотри двигатель. Чтобы заводился с пол-оборота. Как там с горючим?
— Часов на двадцать хода. Вчера много пожгли.
— Ясно. Теперь последнее. Вахта четырехчасовая. Требую беспрекословного подчинения и дисциплины.
Команда, кроме вахтенного, может быть свободна. Коля, приготовь обед.
Взяв бечевку, я тщательно размерил буханку. Вдоль и поперек. Начнем, пожалуй, с горбушек. Отрезав с двух сторон буханки по горбушке, я разделяю каждую пополам и мажу их свиной тушенкой. Колбаса пускай пока лежит. Как неприкосновенный запас.
Сложив ладони рупором, Скачков произносит:
— Команде обедать!..
Команда молча рассаживается на брезенте, и я выдаю каждому по горбушке. Бен получает апельсин и ложку сгущенного молока.
Обед проходит скучно. Валентин угрюмо размышляет о чем-то; Скачков зябко вздрагивает: простыл s минувшую ночь. Лишь Корин бодрится и преувеличенно бодрым голосом рассказывает нам анекдот. Анекдот веселый, но по окончании его смеется лишь сам рассказчик.
Проглотив свою горбушку, я собираю упавшие на колени крошки и, взбадривая команду, говорю:
— Это ничего, ребята. Вот я был в блокаде Ленинграда, так нам на весь день давали сто двадцать пять граммов хлеба. И больше ничего.
— Тебе хорошо, — уныло откликается Скачков, — ты натренирован, А как быть, предположим, мне?
— Ха, Петя! За счет личных накоплений, — Корин хлопает его по спине, — недельки полторы протянешь. А кроме того, помнишь, ты ведь тоже мечтал повторить подвиг Бомбара…
— Я передумал. Мне не хочется никаких подвигов…
— Может, манной кашки хочешь? На молочке?
— Хочу…
— А к мамочке?
— Тоже хочу. А ты чего ерепенишься? Ты ведь весь рейс болтал, что оказаться в море без продуктов ерунда.
— Я и сейчас это заявляю. Черт возьми, парни, если Бомбар смог переплыть океан в резиновой шлюпчонке, то неужели мы, русские моряки, не доберемся до Африки?
Чувствуется, что Корину не столько хочется попасть в каюту «Марлина», сколько на пустынный африканский берег, в джунгли, подступившие к самой воде. Что греха таить, и я не раз мечтал очутиться в каких-нибудь необычных условиях, жаждал приключений. Собственно говоря, лишь поэтому я и ухожу далеко и надолго от родных берегов; лишь оттого теплоход стал моим вторым домом, а жена ходит на каток одна и зачеркивает по вечерам дни в стенном календаре. Но сейчас у меня очень тревожно на душе. Только бы дома ничего не знали.
— Ну что ж, ребята. За работу. Вахтенному глаз с горизонта не спускать, — распоряжается Валентин и начинает упаковывать ненужную теперь вертушку.
— Подумаем о пропитании, — говорит мне Корин, — с чего начнем?
— Пошевели, Коля, мозгами, — просит, подняв голову от мотора. Скачков, — придумай что-нибудь но-вкуснее.
Легко сказать «повкуснее». Посадив Бенку на колени, я щекочу ему живот — это он уж очень любит — и гляжу в воду. Океан… вот он, колышется вокруг нас. Океан… колыбель жизни. Миллиарды лет назад родилась в океанских водах жизнь на кашей планете. Из него выползли на сушу первые пресмыкающиеся. У океана всегда можно было прокормиться, к нему всегда стремились люди, а потом, соорудив лодки, уходили в его просторы добывать себе пищу. Конечно же, и нас он прокормит.