Золотая корифена

Иванов Юрий Николаевич

Неприятное местечко. То ядовитые рыбы попадаются, то змея в гости пожаловала. Уйти бы побыстрее отсюда.

Вот и стемнело. Ловко лавируя между крупными дрожащими звездами, выплыл на черные просторы ночного неба остроносый месяц. Выплыл, взглянул сверху на нас: как там делишки? Живы-здоровы? Месяцу сверху все видно. И наша лодка с четырьмя фигурами. Фигуры сидят и неторопливо беседуют о чем-то. Месяцу виден и берег. Белый, в лунных лучах пляж, бесконечной полосой тянущийся вдоль африканского побережья, ревущие валы накатных волн, кокосовые пальмы, чуть покачивающиеся своими жесткими листьями. А вон там, где-то далеко, очень далеко от «Корифены» спешит галсами на юг рыболовный траулер. В ходовой рубке вахтенные до боли в глазах всматриваются в океанские просторы, радист связывается с берегом, стучит ключом: "…нет …нет… пока не нашли… ищем… идем переменными галсами вдоль

берега…" Месяцу сверху видно все… Представляется мне наш корабль, каюта Вениамина Огнева, инженера-ихтиолога. Он лежит, вздыхает и читает белый листок радиограммы. Это не ему радиограмма. Белый листок с несколькими строчками принес вчера радист и положил на нижнюю койку. Радиограмма с берега. От Наташи, Она поздравляет мужа с Новым годом. А муж отсутствует. Муж где-то в океане. На лодке под открытым палящим солнцем… Венька вздыхает, смотрит в листок, наморщив лоб, думает. Если она не получит поздравление, то сразу заподозрит, что с Николаем стряслась беда. Соскочив с кровати, Вениамин выходит в коридор… А в другой каюте в кресле сидит капитан, на столе разостлана карта. Капитан осунулся, почернел. Положив свой массивный подбородок на руки, он смотрит воспаленными от бессонницы глазами в карту. На ней вдоль побережья Гвинейского залива извилистой линией прочерчен путь «Марлина» за последние несколько суток. В дверь стукнули. "…Да", — крикнул капитан, не поворачивая головы. Вошел Огнев, сел на диван против капитана. "Что сообщают с "Корифены"?" — спросил он. "Идут галсами, параллельным курсом, — ответил капитан, — пока ничего нет… Вот на карте параллельная кривая линия… но пока ничего нет". — "Во время ливней мы где-то мимо них прошмыгнули… и они остались позади нас…" Все возможно… — устало откликнулся капитан и пододвинул Огневу бланк радиограммы. — Вот сообщение из Москвы: англичане согласились оказать помощь военными вертолетами. Завтра вылетят, начнут с севера. Вот отсюда и начнут искать по квадратам… А вот еще сообщение: американский авианосец идет в Кейптаун. Через двое суток будет на нашей параллели. Предлагает, понимаешь, осмотреть залив со своих самолетов…" "То ничего, то сразу столько помощников… — Вениамин постучал ногтями по краю стола, вынул из кармана рубашки белый листок. — Вот радиограмма Лсдневу от жены. Если она не получит новогоднего поздравления…" — "Послать надо… Обязательно. Новый год, понимаешь… и вдруг…" — "От его имени?" — "Конечно. Ну что такого? Вернется на судно — извинишься…" — "А если?.." — "Никаких «если»! Что значит «если»? Я запрещаю так думать!" Капитан гулко хлопнул ладонью по столу. Огнев встал, кивнул головой и вышел.

Ночь. Тихо. Месяц смотрит со своей высоты на сонный мир, без всплеска скользит по черным просторам небесного океана. Ему сверху видно все. Притихшие на ночь джунгли, пылающие неоновым светом улицы больших городов… там еще не спят. Там еще гремит музыка, мчатся сверкающие автомобили. А вот в этих городах, за Средиземным морем, улицы городов опустели. Поздно. Все закрыто. Лишь за громадными окнами ресторанов тихо позвякивает стекло: официанты убирают посуду. Еще севернее скользит лунный луч: голые деревья внизу, замерзшие реки, озера, заснеженные леса, поля. Толстые белые шапки нахлобучены на крыши домов. Здесь глубокая ночь. Все спят… Пожалуй, нет. Не все. Вон в том окне горит свет. В окно трудно заглянуть: оно затянуто морозным узором, но все же месяцу видно все, что делается в этой комнате. Собственно говоря, ничего не делается. Просто горит на тумбочке лампа, а в кровати лежит, закинув руки за голову, молодая женщина. Лежит, смотрит в потолок… Не спит. Думает. Из соседней комнаты вкусно пахнет смолистой елкой и домашним тортом. Скоро Новый год, скоро. Надо бы спать, но не спится. Не сегодня-завтра придет радиограмма: "жив… здоров… скоро будем вместе". Конечно же будем. А тревога… сердце что-то ноет… это пройдет. Это бывает: поноет сердце и отойдет. Щелкает выключатель, в комнате становится темно; скрипнули пружины кровати… вздох, и все стихло.

— О чем мечтаешь? — Валентин тронул меня за плечо. — Возьми трубку. Три затяжки. К концу подходит "Золотое руно".

Я отрываюсь от своих мыслей. Затягиваюсь. Чуть пьянею от табака. Ослабли мы все же. Это точно. Еще одну затяжку… Пропуская через ноздри дым, прислушиваюсь к разговору, который ведут ребята. Пытаюсь вникнуть в суть.

— …все они такие… — убежденно говорит Корин, — уж я-то их хорошо знаю: пока дукаты есть, все "верри велл, парниша!" А как в карманах перестанет

звенеть — "о-ля-ля, ты плохо бреешься. Колешься уж очень. В общем гуд бай, дорогой…" Подлые создании. Любовь… Все это сказки, Петя. Сказочник ты. Штурман-сказочник.

— По-видимому, тебе чертовски не везет в жизни, Корин. Ведь раньше и я так же, как и ты, к этому относился. Но вот случилось же — повстречался с Никой… и хоть она ушла от меня, но, понимаешь, люблю…

Корин саркастически усмехается, машет на Петра рукой.

— Брось, Петя, любви не было и нет! Инстинкт, только и всего… Вот придешь домой, недельку по кино, театрам помотаешься, а потом монеты на аккредитив и бах на юг. Там таких ждут… Хочешь, поедем вместе?.. А?..

— Отстань. Разговор о большом, честном, а ты опять "на юг".

— Уж ты: "большое, честное… любовь, жена". Много ли их, честных, хороших? Может, у Коли только… да Светка нашего «адмирала». А сколько дряней? Ха, да я сам встречался с такими.

— Нет, — говорю я. — Ты, Корин, пустое болтаешь. Разве тебе понять, как это здорово, когда тебя ждут? Наташа меня всегда встречает. Когда бы мы ни пришли, она на пирсе. Ты бедный человек, Стась, потому что ты не знаешь, что это такое — озябшая фигурка на сыром пирсе…

Вечером океан сделал нам подарок. До наступления темноты оставалось совсем недолго, когда Петр заметил что-то в воде.

— Коля, что-то плывет…

— Где?

— Вот смотри… видишь? То покажется из воды, то исчезает…

— Бутылка, парни! — восклицает Стась. — Заводить…

— Крути, — кивает головой Валентин.

Петр перебрался на корму к двигателю, Стась крутнул ручку. Через несколько минут, перегнувшись за борт, я достаю из воды желтую бутылку. Вся она покрыта слизью и белыми раковинками усоногих рачков.

— В ней что-то есть, — приглушенным голосом взволнованно говорит Петр, — какая-то бумажка…

— Может, карта сокровищ знаменитого Флинта? — шепчет Стась. — Дай-ка сюда…

— Убери лапы… раковинки поломаешь. Нет, Флинтом тут не пахнет. Колония рачков молода — ей не больше года. Петя, где-то у тебя был нож со штопором, — прошу я.

— Держи…

Пробка туго, неохотно вылезает из горлышка, и в широкие коринские ладони падает туго свернутая бумажка. Сырость все же проникла в бутылку, и бумага сырая, ветхая. Я осторожно разворачиваю ее: тут всего несколько строчек. По-английски.

"Я люблю тебя, Джил…" — переводит, заглядывая в записку через мое плечо, Стась… — я не смог…"

— Не успел, — поправляет Петр.

— Да, "…не успел сказать тебе это на берегу. Передать по адресу; Джил Макферсон. Нельсон-стрит, 336, блок 8, квартира 15, Плимут, Англия. Прощай, Джил. «Амбассадор», Глен Маккензи…"

Несколько минут мы молчим, рассматриваем по очереди маленький ветхий клочек бумаги, исписанный торопливыми строчками: Джил от Глена с судна «Амбассадор». Он не успел сказать ей три слова на берегу. Что же там случилось?..

— "Амбассадор"… «Амбассадор»… — бормочет Петр, — вспомнил! В июле прошлого года, когда мы возвращались домой и входили в Ла-Манш, «Амбассадор» давал «SOS», По радио еще сообщали…

— Точно, Петя. Я тоже помню. Мы тогда сами еще выскочили из залива без шлюпок и спасательных плотиков: во время шторма все смыло. А на «Амбассадоре» погибло шестнадцать человек.

Шестнадцать. Неужели и Глен среди них?.. Все может быть. Океан не щадит никого. Даже тех, кто не успел на берегу признаться в своих чувствах.

Я осторожно вкладываю записку в журнал наблюдений за течениями. На берегу мы отошлем ее по адресу. Пускай Джил знает, о чем думал Глен, когда изнемогающий «Амбассадор» уходил под воду Атлантического океана.

— …А ты говоришь "любви нет", — хлопает Петр Корина по спине ладонью, — врешь, старик, есть!..

Тихо. К ночи стало душно. Наверное, завтра опять будет ливень. Все может быть.

Свесившись с кормы, гляжу в воду. Нас опять отнесло на водоросли. Они колышутся под днищем лодки и светятся чуть заметным голубоватым огнем. Какие-то трепещущие пятна медленно поднимаются из глубин. Плывут вверх, разрастаются и все ярче загораются беловатым светом. Медузы, наверно. Неожиданно с правого борта лодки вспыхивают в воде миллионы синих огоньков. Их словно кто-то раздувает громадными мехами: огоньки из синих становятся голубыми… потом почти белыми. Наверное, мелкие рачки. Испугались кого-то и вспыхнули все враз холодным светом: хищника отпугивают. И дальше еще целая поляна заполыхала голубым пламенем. Может, светящиеся рыбки или ночесветки. Какая-то большая рыба пронырнула под килем «Корифены». Я хорошо рассмотрел ее четкий длинный контур, очерченный зеленоватыми бликами.