Золотая лихорадка
Шрифт:
— Неужели? — вскричал граф, вскакивая с кресла. — И ты это сделал, брат?
— Ну да!
— Но ты рисковал жизнью на каждом шагу!
— Я это прекрасно понимал, но ведь тебе во что бы то ни стало нужно добыть денег — и много.
— О брат, брат! — вскричал растроганный Луи. — Какая жертва с твоей стороны, как раз в то время, когда я обвинял тебя!
— И ты был совершенно прав, ты же не знал, что я делал.
— Никогда я не прощу себе этого!
— Перестань! Или ты забыл, что мы поклялись жертвовать всем друг для друга?
— Да, это правда! И ты всегда и везде честно исполнял эту клятву, брат.
— А ты? Разве ты поступал иначе? К тому же мысль не моя, и я только выполнил то, что мне посоветовал вождь.
— О, он такой же, как и ты, ему тоже ничего нельзя сказать, потому что он рассердится.
Курумилла оторвался на время от трубки, поднялся с места, подошел к графу, положил ему руку на плечо, и глядя в упор, поочередно коснулся другой рукой груди обоих французов и своей.
— Кутонепи, — проговорил он растроганным голосом, — Луи, Курумилла… Три брата — одно сердце.
И он снова сел на свое место.
Наступило продолжительное молчание. Оба белых против воли восхищались самоотречением и преданностью индейца, который жил только ими и для них.
— Одним словом, — прервал молчание Валентин, — мы сделали то, что хотели… Я не буду рассказывать подробно о путешествии, это отняло бы слишком много драгоценного времени, достаточно знать, что благодаря нашему знанию прерий в конце концов нам все-таки удалось целыми и невредимыми добраться до золотых россыпей… И вот что я тебе скажу, брат. Я не знаю, насколько богаты золотом остальные россыпи в Калифорнии, но мне кажется, что ни одна из них не может идти в сравнение с той, которой ты владеешь в настоящее время.
— Ах! — вскричал дон Луи. — Значит, правда, что она очень богата?
— Ее богатства неисчерпаемы, дружище, золото рассыпано там почти на поверхности. Ты знаешь, я равнодушно смотрю на золото, но тут даже я буквально был ослеплен… Несколько минут я стоял, как громом пораженный, не смея верить глазам… мне начинало казаться, что все это я вижу во сне…
Во время рассказа Валентина Луи ходил по комнате, вытирая платком выступивший на лбу пот.
— О! — воскликнул он, волнуясь. — Теперь успех обеспечен, что бы ни случилось потом!
— Не увлекайся, брат, — заметил грустным тоном Валентин.
— Ты, думаешь, что рассказ о таком громадном богатстве сводит меня с ума?.. Нет и нет! Я думаю не о себе, я думаю о тех несчастных, судьбу которых связал со своей, меня заботят те, кто доверился мне и кто только с моей помощью сделается счастливым! Нет, я не увлекаюсь… я благодарю Провидение!
Граф выпил залпом стакан воды и приложил руку к пылающему лбу.
— Теперь продолжай, я спокоен, — проговорил он.
— Мне остается прибавить очень немного. Я взял с собой трех запасных лошадей, навьючил их золотом, набил седельные сумки — свои, Курумиллы и дона Корнелио. Если бы ты мог видеть этого испанца! Он точно сошел с ума… Он прыгал и скакал, как дикий жеребенок, и с остервенением бренчал на своей гитаре… он даже не хотел уезжать оттуда и объявил, что будет дожидаться там нашего возвращения, и я почти насильно увез его с собой… Вот до какой степени ослепил его вид золота… Ты просил, чтобы я достал тебе восемьдесят тысяч пиастров, что составляет довольно кругленькую сумму. Что ты теперь скажешь?
С этими словами француз достал из бокового кармана векселя и переводы и передал их своему молочному брату. Луи был так потрясен, что не находил слов.
— Ах да, я совсем забыл, — прибавил в заключение Валентин. — Мне казалось, что тебе, может быть, будет приятно иметь образчик золота с твоей россыпи, чтобы показать компаньонам, и я захватил с собой вот это.
Охотник подал графу самородок величиной с кулак. Луи машинально взял его и, положив на стол, с минуту пристально вглядывался в него. Слезы потекли по его бледным щекам, рыдание сдавило горло, и, схватив за руки Валентина и Курумиллу, он прижал их к своей груди и прошептал прерывающимся от волнения голосом:
— Братья! Братья! Благодарю вас не за себя одного, но за моих бедных соотечественников, которых ваш великий подвиг спасет от нищеты и, может быть, от преступления.
ГЛАВА XV. Отъезд
Везде, не только в Америке, эмигранты-французы почти никогда не имели успеха. Отчего это происходит? Француз храбр до безрассудства, умен, трудолюбив, всегда весел, всегда смеется и поет, философски переносит самые жестокие удары судьбы и беззаботно глядит в глаза будущему. Все это совершенно верно. Но француз не колонист, то есть он всегда и везде, при любых обстоятельствах, остается французом и только им.
Француз, покидая свою родину, не только мечтает, но и твердо уверен в том, что непременно снова увидит ее. Он работает, как вол, затем только, чтобы добыть деньги, которые дали бы ему возможность вернуться в свой родной город или родную деревушку… Куда бы ни занесла его судьба, он всегда смотрит на себя как на путешественника, а не на оседлого жителя… Каково бы ни было его общественное положение, глаза его всегда обращены к Франции — единственной стране, где, по его мнению, можно жить и умереть счастливым.
Справедливо или нет, но французы до такой степени убеждены в превосходстве своей нации над остальными, что ни за что не согласятся поступиться какой-нибудь из своих привычек в пользу народов, среди которых им приходится жить, и смотрят на них, как на низших, не равных себе по уму и развитию. Француз, вращаясь среди людей других национальностей, относится к ним всегда несколько иронически — насмешливая улыбка не сходит с его губ.
Поэтому в большинстве случаев французов за границей не только не любят, несмотря на их добрый, услужливый, чистосердечный и открытый характер, но даже почти ненавидят.
Французская колония в Сан-Франциско, состоящая из случайно собранных в одном месте представителей различных слоев французского общества, которые сторонились друг друга, а иногда даже старались повредить своему же собрату, вместо того, чтобы помогать и поддерживать своих на чужой стороне, не пользовалась уважением со стороны американцев, которые считаются идеальными колонистами. И только отдельные личности своей энергией поддерживали уважение к имени француза.
Экспедиция, которую задумал граф де Пребуа-Крансе, являлась истинным благодеянием для наших несчастных соотечественников, она дала им возможность выйти из страшной нужды, удерживающей их в железных тисках, и, наконец, подняла их в собственных глазах и в глазах остальных авантюристов, которых, по меткому выражению американцев, в эти страны привлекла желтая металлическая лихорадка, yellowmineralfever.