Золотая лихорадка
Шрифт:
– Далеко еще?
– Да нет, скоро поворот налево, я покажу.
– Не в Сорочино?
– Там...
– Что-то я в той стороне никакого Березова не знаю.
– Тетчу знаешь?
– Так что, аж туда пилить? Говорил, километров сорок...
– Езжай, сверху накину... – Юрий утомленно откинулся в кресле.
Водитель прибавил газу. Через полчаса он растолкал задремавшего пассажира:
– Тетча. Куда дальше?
– Давай вперед, потом направо повернешь.
«Жигуль» так и стоял у крыльца. Рассвет, тусклый, точно только что вышедший на волю зэк,
Утро обещало быть дождливым, сентябрь давал о себе знать тяжелыми давящими тучами. Деревня просыпалась, хозяйки уже выгоняли на пастбище коров, пастух шел вдоль улицы, пощелкивая кнутом Настя, в резиновых сапогах и наброшенной на плечи ярко-красной куртке, стояла в воротах, держа в руках хворостину. Черная ухоженная Милка замычала, приветствуя своих подруг, обогнула «жигуль» и влилась в стадо. Филатов, не вылезая из машины, молча приоткрыл дверцу. Девушка также молча смотрела на него, пока он не вышел, не обнял ее за плечи и не посадил на переднее сиденье. Филатов сел за руль и завел двигатель.
Наконец Настя нарушила молчание:
– И часто у тебя такое бывает?
– Ты уж прости, Настенька, это я просто сорвался.
– Просто... Ты как сумасшедший был, я не знала, что с тобой делать...
– И загнала меня в дурдом?
– Юра, ты был таким страшным... Я испугалась – ты мог с собой что-нибудь сделать...
– И что, по-твоему, я мог с собой сделать?
– Ну... Мало ли что...
– Ладно, малышка, забыли. Мне действительно было погано.
Настя помолчала, потом робко произнесла:
– Ты мог бы приехать ко мне...
– Вот я и приехал. Ты сегодня не занята?
– Если хочешь, повешу на магазин табличку «Уехала на курорт»... – она улыбнулась.
– А что, давай сегодня устроим тебе прогул! Я хочу побыть с тобой. – Филатов не лгал, больше всего на свете ему нужно было сейчас тепло этой деревенской девчонки.
Настя сидела рядом с ним как-то напряженно, прижав руки к груди. Юрий же с каждой минутой заряжался от нее чистой энергией, хотя и подавлял в себе желание коснуться ее, прижать к себе...
Он остановил машину у крыльца. Повернулся к Насте. Провел ладонью по ее светлым волосам под белой косынкой. И, боясь спугнуть то, что начиналось между ними, прижался губами к ее губам. Настя не отстранилась – сидела с закрытыми глазами, а сердце ее билось так, как у него в четырнадцать лет, когда он впервые обнял девушку. Филатов заставил себя оторваться от девушки:
– Настенька, нам ничто не должно мешать. Давай действительно повесим на магазин какую-нибудь табличку...
– Не надо, я еще с вечера предупредила, что отгул беру. Как знала...
Филатов отпер висячий замок ключом, спрятанным – Настя показала –
Филатов поднял ее на руки, как пушинку, и понес в боковушку.
... Они лежали в обнимку, совершенно опустошенные, только Настя изредка вздрагивала и еще теснее прижималась к Филатову. Он, лаская ее, тихонько спросил:
– Я у тебя первый, да?
– Да, родной мой, – она ответила так же тихо и снова замерла, наслаждаясь его ласками и неземным покоем, который снизошел на нее после только что перенесенной боли.
... За окном шумел дождь, и ничто, кроме шороха его капель, не нарушало покой нового мира, распахнувшегося этим утром перед Настей. Она не думала ни о чем, крепко обнимая своего первого мужчину, но страх перед тем, что вот сейчас он шевельнется в ее объятиях и скажет: «Пора, Настя», с каждой минутой все сильнее овладевал ею. И она целовала его, исступленно, неумело, и он чувствовал все то же, что и она, и тоже со страхом ждал момента, когда придется оторваться от этого юного тела, снова отправиться в мир, где холодно, одиноко, трудно и опасно.
Настя задремала; Юрий лежал неподвижно, вспомнив с болью, что точно так же, в такой же позе засыпала на его груди Ксения.
Он ласками разбудил Настю, и опять они довели друг друга до исступления. А уже под вечер девушка тихонько заплакала, почувствовав, что больше ничего не будет. Никогда. Потом успокоилась, вся как-то сжалась, принялась одеваться, а Филатов успел одеться, когда она дремала.
Уже в машине она задала извечный бабский вопрос, святой в своей наивности:
– Будешь мне писать?
– Да, малышка, – ответил он, не сомневаясь тогда в правдивости своего ответа. Откуда было ему знать, что окажется он скоро в таких местах, где нет почтовых ящиков...
Номер Жестовского не отвечал; видать, он с семьей был на даче. Зато Вадим поднял трубку сразу:
– Алло...
– Вадик? Привет! Только не урони трубку, это всего лишь Филатов...
– Юрка, нет слов! Откуда ты взялся?
– Из пространства и времени. Смогу я у тебя до утра перекантоваться?
– Какой разговор! Тебя не засекут в городе?
– Меня не узнают. Да и ты, в общем, тоже не узнаешь, я внешность изменил.
– Блин, ну настоящий детектив! Когда тебя ждать?
– Минут через двадцать. Я на машине.
Вадик Горбачев, советник мэра Ежовска по культуре, в свое время жил в Москве, в одном с Филатовым доме, как и Леня Жестовский, учился с ним в параллельных классах. Связывало их многое, в том числе и одна амурная история последних школьных лет. Знали все они друг друга, что называется, как облупленные, и поэтому Вадика надолго выбили из колеи события, в которых его приятель принимал непосредственное участие.