Золотая лихорадка
Шрифт:
— Ну конечно. Так вот, этого парня, о котором пойдет речь, я считал — да в принципе и считаю — очень перспективным. И ведь угораздило же его познакомиться с одной милой девушкой. Девушку звали Катя. Очень милое, совершенно бездумное создание, которое не совсем ориентировалось в том, что ей светит в будущем, но зато очень хваткое в настоящем. Правда, хватка бессмысленная, бульдожья. Лет ей тогда было двадцать. В этом цветущем возрасте она, как говорится, жила-была, но нигде не работала и не училась. Да и не собиралась. Жить и быть между тем хотелось как можно лучше. Резонное соображение, — сказал Родион, поднимая палец кверху. — Ждать принца на белом коне, а лучше на белом «мерине», представлялось, очевидно, делом бесперспективным, но и вовсе без принца было совсем кисло, потому как собственные способности были близки к нулю. Чего нельзя было сказать о потребностях. Оставалось
— Не сомневаюсь, — откликнулась я.
Родион пригубил еще коньяку и продолжал с видимым увлечением:
— Я так полагаю, что этой Кате Дима Денисов показался чрезвычайной находкой. У него были способности, оставалось пробудить потребности, которых в изобилии водилось у милой девушки. Сама она, кстати, была еще та штучка. Я про нее наводил кое-какие справки, когда пришлось вытягивать Диму из последовавшей неприятной истории. Впрочем, как она жила до этой встречи, мы можем лишь догадываться по некоторым деталям. Например, в мае прошлого года она была в Ярославле «на квартире у знакомых мужчин», как сама позднее изволила выразиться. Об этой встрече, вероятнее всего, куда как мало романтичной, нам доподлинно известна одна деталь: у «знакомых мужчин» Катя взяла поносить, что называется, печать из ящика письменного стола. Это была давно вышедшая из употребления печать спецкомендатуры. Отсюда уже вытекает, что девица была изначально настроена на какое-нибудь «мошенство», как она сама выразилась на суде, и что все дальнейшее в ее судьбе отнюдь не было случайным, чего не скажешь про судьбу Денисова.
— Этот Дима Денисов, очевидно, ваш близкий знакомый, раз вы так за него ратовали? — осведомилась я.
— Не торопись. Все по порядку. Так вот о Кате. Вряд ли до встречи с Димой этой чрезвычайно развитой даме было известно слово «принтер», но, видимо, живо заинтересовавшись компьютерными технологиями, она вскоре предложила своему другу этот самый принтер купить. Позже на суде сказала, что «для подделки проездных билетов», хотя это заведомая чушь. А что? Они действительно подделали с помощью принтера четыре проездных (для чего пригодилась та печать, которую девушка экспроприировала у знакомых мужчин в Ярославле), но на билетах принтер вовек не окупился бы. Между тем следует отметить, — важно проговорил босс, явно любуясь самим собой в огромном трюмо, — купили они это, так сказать, периферийное устройство в складчину, а поскольку у Катюши своих денег не было, она выпросила у подруги золотые вещи для сдачи в залог. Вот такая приятная девушка. Понятно, что на принтер возлагались надежды, как на кормильца. Затем она предложила Денисову заняться изготовлением фальшивых денег. Что характерно, он не отказался. Хотя отказался бы в сто одном случае из ста, если бы подобное предложение внес мужчина.
Я улыбнулась.
— Это «не отказался», — лродолжал Родион Потапович, — было окончательным его переходом на ту территорию, где царят полный бред и абсолютная бессмыслица. Уж кто-кто, а Дима Денисов, прекрасный компьютерщик и вообще здравомыслящий человек, прекрасно понимал, что на принтере, даже самом лучшем, сколько-нибудь качественных фальшивых денег не изготовить. В противном случае цветных принтеров не было бы в свободной продаже, либо мы давно бы уже перешли на стопроцентно безналичные расчеты, а в нале — на металлические деньги. И все-таки Дима добросовестно отсканировал в вузе сторублевку, а дома на принтере изготовил двадцать пять фальшивых банкнот. С какого перепугу?! Да очень просто. Она попросила, и он сделал. Видимо, не мог отказать ей ни в какой самой бредовой и самой опасной просьбе. Это следует диагностировать как паралич воли, смешанный с временным помешательством в той или иной пропорции.
— А Катя?..
— А Катя, чье безрассудство отнюдь не было временным, бросилась обогащаться. В первом же киоске фальшивую сторублевку завернули безо всякой экспертизы. Еще бы! Ей бы врубиться наконец, что «деньги»-то не очень похожи на настоящие, да поблагодарить судьбу, что не повязали сразу же, но ее способности анализировать действительность на это не хватило. Она привлекла к распространению подделок своего несовершеннолетнего брата и его товарища. Имея столь надежную «агентуру», даже опытный фальшивомонетчик
— А у вас такое было? — спросила я.
Босс начисто проигнорировал мой провокационный вопрос. Он только хитро улыбнулся и продолжал свою занимательную историю:
— Так вот, Мария, свежеизготовленные «деньги» пахли такой чудовищной липой, что их боялись распространять даже несовершеннолетние брат Кати и его товарищ. Они нашли дружка дурнее себя, совершенно безбашенного, ему и спихнули фальшивки. Этого чудного пацана гнали с фальшивыми сторублевками из всех магазинов и киосков Ярославля подряд, но он упорно не унимался, и в очередной торговой точке его наконец повязали. Раскрутили всю цепочку, без особого труда вышли на Катю и Дениса. На суде наши доморощенные ярославские Бонни и Клайд друг друга и не топили, и не отмазывали, но вели себя совершенно по-разному. Я был на этом суде, видел. Денисов был безнадежно откровенен, полностью признал свою вину, хотя теоретически он мог вообще не знать, что делает с «деньгами» Катенька. Последняя изворачивалась и юлила, сколько могла, хотя ее дурноголовые отмазки могли только насмешить. Будто и не было у нее цели купюры сбывать, сразу же брату сказала, что их можно использовать только на закладки. Приобретение принтера, конечно, стоило того, чтобы порадовать брата необычными закладками, а он, шельмец неоперившийся, недоброе замыслил. Вот какой нехороший брат!! Кстати, несколько купюр им все-таки удалось сбыть.
— Не похоже на то, чтобы этой парочке большой срок накрутили, — сказала я. — Скорее всего, условно дали лет пять, правильно?
Босс передернул плечами:
— Катю эту освободили из-под стражи в зале Ярославского районного суда. Шесть месяцев она обитала в СИЗО, и только будущее покажет, чем это ее обогатило. Ей дали пять с половиной лет условно с испытательным сроком три года. А Диму Денисова, к счастью, даже под стражу не брали. Он получил условно четыре года с испытательным сроком два года. Теперь он будет двадцать четыре месяца подряд каждого первого числа приходить в милицию для регистрации. Сейчас он живет в Москве, так что проблем себе нажил прилично. Уверен, что дурь с него уже схлынула и он еще не раз себя спросит: «Что за наваждение со мною приключилось?..»
Занимательная история, — сказала я. — Только почему, Родион Потапович, вас так заинтересовало это, в общем-то, ничем не примечательное, будничное, рутинное дело? Таких балбесов, как этот Дима Денисов, полна Россия. И не на женщин надо кивать — дескать, сбила меня с панталыку, стерва! — а прежде всего в своих мозгах покопаться. Так чем вас заинтересовал этот самый Дима Денисов?
Босс недоуменно пожал плечами.
— А я и сам не знаю, — сказал он без видимого интереса. — Признаться, мне тогда просто делать нечего было. И не спрашивай.
Это было вполне в духе Родиона Потаповича — приоткрыть краешек какой-нибудь тайны или хотя бы просто загадочной и занимательной истории, не углубляясь в мотивы и подоплеку, раздразнить любопытство… а потом преспокойно захлопнуть двери на пороге разгадки. Господин Шульгин вообще отличался такой манерой себя вести, хотя и нечасто.
Впрочем, и коньяк он пил нечасто. А проблем тем временем накликал немало.
Я открыла было рот, чтобы сказать… но не успела не только сформулировать, но даже окончательно оформить в мозгу предназначенную для озвучивания мысль. Потому что в дверь нашего офиса позвонили.
Если учесть, что был дождливый летний вечер, а температура всего-навсего плюс тринадцать, то едва ли тот, кто звонил, приехал к нам из праздного любопытства. Опять же это была не Валентина. Она бы предварительно связалась по телефону.
Я вышла из кабинета босса и, оказавшись в приемной перед своим рабочим столом, включила видеофон.
2
На пороге стояла женщина средних лет, лицо которой — я сразу это отметила — хранило следы красоты необыкновенной. Сейчас красавице было лет пятьдесят или чуть больше.