Золотая медаль (пер. Л.Б.Овсянникова)
Шрифт:
— А это в самом деле страшно, мам! — промолвила Марийка, и ее карие влажные глаза потемнели. — Что можно было бы сделать за три месяцы! Три месяца каждый год!
— Надо продлить жизнь человека, — сказала Евгения Григорьевна. — До сотни лет, это — как минимум. А то и до полтораста. Проблема долголетия, дочка!
— Проблема долголетия!
Марийка вдруг встала и начала ходить по комнате из угла в угол, как это часто делала мать.
Евгения Григорьевна со сдержанной ласковой улыбкой наблюдала за дочерью.
— Марийка, я все же думаю, — сказала она, — что основная проблема у тебя сейчас — учиться и учиться. И так, чтобы тебе самой не было стыдно перед собой. Ну, и перед матерью…
Марийка покраснела. Она вспомнила о тройке по украинской литературе. Наверное, мать и намекает сейчас на эту проклятую тройку.
— Мамочка, я знаю, что мне мешает в учебе, — рассудительно промолвила дочь. — Я не умею фиксировать свое внимание. Сидя над учебником, вдруг начинаю думать о другом, внимание переключается, и тогда читаю механически, ничего не воспринимая.
— Замечала это у тебя. Внимательность — признак силы воли. Ведь…
— Итак, я безвольная?
— Силу воли можно в себе воспитать. Только надо этого очень захотеть.
— Я думаю, мам, что прежде всего надо поставить перед собою цель. Моя цель — быть отличницей в учебе. И надо заставить себя быть внимательной, чтобы достичь этой цели. Мам, вот увидишь, я найду в себе силу воли! Найду!
Она снова упрямо зашагала из угла в угол.
— Я часто думала над тем, — продолжала дальше Марийка, — каких усилий стоило человечеству, чтобы достичь в науке какой-то истины. Ну, чтобы создать новую теорему, открыть новый физический закон. Или чтобы проникнуть в тайну планеты, выяснить деятельность человеческих органов. Часто на это уходили десятилетия. А здесь, в школе, нам подают все эти знания, все достижения науки готовенькими — бери их, постигай. Какой же надо быть неблагодарной невеждой — я сейчас не найду другого слова, мам, — чтобы плохо учиться! Знаешь, нам часто повторяли учителя: «Вы учитесь, чтобы принести пользу Родине». И странно, эту простую истину я по-настоящему осознала только год ли два тому назад. Как это тебе нравится? А вот сегодня я шагнула еще дальше, я уже серьезно ищу причины, которые мешают мне учиться на пятерки. Я уже стала взрослой, мам?
Обе засмеялись. Марийка снова села возле матери, обняла ее за плечи. Тем не менее быстро спохватилась.
— Мам, я сейчас же сажусь за стол. Попробую сосредоточить все внимание, всю силу воли.
Евгения Григорьевна задумчиво смотрела куда-то в сторону. Дочь перехватила ее взгляд.
На этажерке стоит фотография. Это — отец. Марийка не помнит его. Он умер давно, Марийке тогда и года не было.
— Он был очень хороший? — спрашивает дочь. — Ой, я так наивно спрашиваю!
— Был? А, да, да… Был. Страшное слово. Хороший, дочка. Подожди, я тебе купила подарок. Ну-ка, примеряй!
Евгения Григорьевна подала дочери туфли. Марийка укоризненно глянула на мать:
— Ты же себе хотела купить! У тебя же плохонькие.
— Со следующего месяца куплю и себе. Не все сразу. Я давно хотела купить тебе такие. Ты только взгляни какие!
Но Марийка смотрела на лицо матери — оно было невыразимо прекрасное, светилось любовью и радостью. Даже круги мелких морщин у глаз казались сияющими лучиками.
— Мамочка, все ли мамы такие, как ты?
У Марийки в глазах стояли слезы нежности и растроганности. Она взяла мать за руку и приникла к ней щекой.
Марийка села готовить уроки, а Евгения Григорьевна легла на диван и укрылась теплым пледом. Ей вдруг стало холодно, по коже поползли мурашки.
«Что со мной? — подумала. — Не схватила ли я малярию? Ведь так было и позавчера»…
Но дочери она ничего не сказала.
7
В небольшом уютном особняке, в глубине сада, огороженного каменной стеной, жил известный конструктор пассажирских самолетов Роман Герасимович Коробейник.
Сегодня он не ездил на завод и целый день сидел над чертежами. Какая-то важная деталь захватила его. Он никого не принимал, выключил телефон и только раз ли два сам звонил в конструкторское бюро.
Иногда он отрывался от кальки, и тогда Нина, занимающаяся в соседней комнате, слышала тяжелые медленные шаги. После возвращения из школы, она еще не видела отца: ей хотелось сказать ему несколько слов, но нельзя было перебивать его важную работу.
Окно Нининой комнаты выходило в сад. На дворе поздний вечер, и девушка, время от времени отвлекаясь от тетради, вглядывается в черные стволы акаций и кленов, едва освещенных электричеством.
Но не деревья видит она в эти минуты. Перед нею возникают, как живые, веселые лица школьников… Она была сегодня в пятом классе, где будет работать пионервожатой. Ее окружили мальчики и девочки в красных галстуках, засыпали вопросами, на которые она не успевала отвечать. Потом неожиданно послышался громкий смех — смеялась вся говорливая гурьба школьников.
Нина, ничего не понимая, растерялась. Почему они смеются? Ведь никто ничего смешного не сказал…
Она оглянулась и увидела мальчика с нарисованными мелом длинными усами. Очевидно, он корчил за ее спиной смешные гримасы.
— Как тебя зовут? — спросила Нина, но мальчик, вытирая обеими ладонями мел, убежал из класса.
— Это же Сухопара! — ответили за него школьники таким тоном, будто ничего странного не было в том, что делал их товарищ. Неужели их новая вожатая не знает Сухопары?
Да, Сухопару она не знала, но не раз слышала, что пятый класс — наиболее плохой по поведению.
Нина сама попросилась на комсомольском комитете, чтобы ее назначили вожатой отряда.
— А ты знаешь, — спросила Жукова, — Юрий Юрьевич против того, чтобы десятиклассникам давать такие поручения? Что если ты станешь хуже учиться?
Нина вспыхнула:
— Я? Хуже буду учиться? Но ты тоже десятиклассница, а секретарь комитета комсомола!
— Ну, я — неизменный секретарь! — засмеялась Юля. — И это, правда, не сказывается на моей учебе.
— Я думаю, — сказала Нина, — это лишь пойдет мне на пользу, как будущему педагогу.
— Ну хорошо. Надо только посоветоваться с Юрием Юрьевичем. Если он согласится…
Юрий Юрьевич не возражал. В этом деле нужен индивидуальный подход, а Коробейник — лучшая ученица в школе, отличница, и к тому же сама просит послать ее вожатой. Пусть поработает. А во второй половине учебного года можно будет, если она захочет, освободить ее от этой работы.