Золотая медаль
Шрифт:
Шепель оглянулась и хотела встать, но всем ее существом овладел такой беззаботный покой и уют, что не хотелось делать никаких движений. После напряжения, после буйного полета мыслей этот покой казался девушке отрадным и желанным. Только одна мысль билась в сознании трудным крылом: «Сумею ли я? Смогу ли сделать из себя другую Лиду Шепель?»
А снег падал, падал, падал…
Виктор провел Юлю до дома, где она жила.
Уже прощаясь, она вдруг припомнила:
— Слушай, Витя, я давно хотела
— Ну? — настороженно отозвался Виктор. — Рассказывал…
— Ты почему-то тогда не высказался до конца, чего-то не договорил. Так мне по крайней мере показалось. Ты еще сказал, что у тебя есть какая-то своя мысль. Помнишь — об институте.
Юлина рука лежала на широкой ладони Виктора, и девушка ощутила, как пригнулась эта ладонь.
— Юля, — ответил, волнуясь, Виктор. — Давай договоримся: не спрашивай меня никогда о моей будущей профессии, об институте… Хорошо? У меня есть причины… Понимаешь, я сейчас не хочу тебе всего говорить, так как мне еще и самому не все ясно. Но потом я сам тебе все расскажу.
Юля пожала плечами:
— Как хочешь. Хотя это и обидно — ты прячешься от меня с какими-то мыслями. Дружба — так дружба! Не понимаю, какие там у тебя причины. А мне досадно…
— Юля, слово даю, что ничего от тебя не скрываю. Но сейчас не могу сказать. Зачем тебя беспокоить, если я еще и сам не знаю.
— Беспокоить? Что-то серьезное?
— В том-то и дело, что, может — не совсем серьезное. Со временем я сам расскажу.
— Ну, хорошо, — вздохнула Юля. — Я тебе верю…
15
Немало вечеров просидела Нина Коробейник, работая над своим рассказом. После рекомендаций Юрия Юрьевича она переделала его: действие теперь происходило в пятом классе. Но оказалось, что в рассказе нельзя механически менять героев. Ведь школьники пятого класса были совсем другими, чем десятиклассники. Они и разговаривали иначе, их мышление и ученические поступки были ни в чем не похожи на мысли и мечты десятиклассников.
Так вот, пришлось образы школьников переписывать с самого начала.
Нина теперь с радостью ходила к своим пионерам. Перед нею были живые герои будущего произведения. Ей казалось, что надо было только описать какого-либо пятиклассника, хотя бы и Николая Сухопару, и нужный образ готов.
Она так и сделала, добросовестно зафиксировав все поведение Николая.
Было уже далеко за полночь, когда Нина закончила рассказа. Утром она перечитала его и пришла в ужас: никакого Николая Сухопары в рассказе не было. Вместо живого, шаловливого мальчугана по страницам рукописи гулял какой-то школьник, сделанный из фанеры — без мыслей и ощущений, с кляксою вместо сердца.
Нина не верила собственным глазам. Неужели это она написала вчера эти страницы?
Это был страшный удар. Девушка положила себе на голову подушку
Может, она ошибается, может, она слишком требовательна к себе или не понимает, что плохо и что хорошо?
Дать тетрадь Юрию Юрьевичу? Ни за что! Пусть уж она зря тратит свое собственное время. Прочитать Юле, Марийке? Конечно, им. Они искренне выскажут свои мысли. Если плохо — не будут насмехаться, если удачно — похвалят…
Да разве же знает Нина, как оно случилось, что дала она свою рукопись не троице, не Юле, а Вове Морозу?
На большой перемене Вова подошел к Нине.
— Скажи, пожалуйста, что нам на завтра задали по русской литературе? — спросил он. — Я забыл отметить.
Нина удивленно подняла брови:
— Владимир Мороз, ведь вы меня уже спрашивали об этом! На прошлой перемене. Вы что, потеряли память?
Вова ужасно смутился. Он покраснел так, что даже слезы выступили.
— Как? Неужели? — забормотал он. — Как же я забыл?.. Но почему так официально? Владимир, да еще и Мороз. Разве я…
Нина смотрела на парня, не понимая, почему он зарделся от какой-то мелочи. Ну, в самом деле, разве он не мог забыть?
— А как же не официально, уважаемый товарищ Мороз? Нет, я буду называть вас только так. Даже не Мороз, а товарищ Морозище.
— Почему же, Нина, так? Разве я такой холодный? А вспомни мой натюрморт. Ты же говорила, что у меня очень теплые краски…
Нина рассмеялась:
— Ты, я вижу, все помнишь, кто что говорит о твоих рисунках! А не забыл, что ты мне говорил о моем рассказе? Что он у меня выйдет, что я хорошо вижу своих героев… Ну так вот, я уже его закончила.
— Закончила? — обрадовался Вова. — Вот интересно!
— А хочешь прочитать? Я дам тебе до завтра.
— Почему там «до завтра»? Я его еще сегодня прочитаю на уроке физики.
— Нет, нет. Я так не хочу. Ты, Вова, должен прочитать его внимательно, очень внимательно. А то будешь одним глазом читать, а вторым посматривать на учителя. Понимаешь, для меня это так важно, так важно — каждая мысль… Обрати внимание на образ мальчика-сорванца. Он у меня, кажется, какой-то деревянный.
Утром следующего дня, перед началом уроков, Нина и Вова сели, чтобы никто не мешал, в уголке на последней парте.
— Ты не терзай, — просила Нина, — скажи сразу: плохо?
— Совсем нет, будет хороший рассказ.
— Будет? — вскрикнула девушка.
— Если немного еще поработаешь над ним. Знаешь, Нина, не хватает еще каких-то деталей, чтобы твое произведение «заиграло». Мазки еще надо некоторые найти. Школьник твой и в самом деле безжизненный, так как ты рассказываешь, а не показываешь. А хочется же его увидеть, а не услышать о нем.
— Ой, Вовка! Это, наверное, ты подсказываешь мне секрет! В действии надо показать моего героя! Я тебе так признательна!