Золотая медаль
Шрифт:
Катя была веселая и радостная. Работала она на метеорологической станции и мечтала выявить такую закономерность в природе, чтобы заранее, по крайней мере за полгода, безошибочно определять, когда и где выпадут дожди.
Виктор часто беззлобно подтрунивал над этой идеей сестры.
Сегодня Екатерина Степановна пришла особенно возбужденная и сразу набросилась на брата:
— Ну-ка, голубчик, что я тебе расскажу!
— Тебя что, муха укусила? — отмахивался Виктор. — Цеце или обыкновенной овод?
— Так вот, — торжественно объявила Катя за ужином, — к нам приехал из Лубен старик, бывший агроном. Слушайте же, особенно ты, овод!
— Ну вот, я уже у нее стал оводом, — мурлыкнул Виктор, которому было не до споров и которого сегодня бесило приподнятое настроение сестры.
— Так вот этот старик открыл закономерную связь между туманами и изморозью зимой и дождями летом. На основании народных примет. Подумайте, старый человек, ходит согнувшись. «Мне, — говорит, — скоро переходить в третью стадию, но только не умру, пока не примут на вооружение мой метод, а упрямый!» Все управление гидрометеослужбы его уже знает!
— Ну, пусть ему будет счастье в судьбе, — сказал Степан Яковлевич, — хотя я, правду сказать, не очень верю, чтобы можно было по каким-то методам точно предсказывать дождь. Так-то… А что это наш сынок такой хмурый? — обратился к Виктору. — Как ты, за новый метод или за старый? Ого-го, что-то расстроило нашего будущего сталевара. И даже карп его не воодушевляет. Может, двойку схлопотал? Не думаю. А может, — та девушка, что сидит на третьей парте?
— На какой парте? — вскинулся Виктор. — Про какую вы девушку?
— Ты лучше знаешь. Что же, «на заре туманной юности» законно. Бывает, и очень часто.
— Ну что ты, отец!
— Ничего. Если угадал, то и у меня бывало. Впервые случилось в семнадцать лет. Думал, что это любовь навеки. И она так думала. Горение, вздохи, стихи, песни!.. А потом еще дважды влюблялся и каждый раз тоже думал, что теперь уже на веки вечные. Аж пока не нашел нашу маму. Оказалось, что только теперь по-настоящему — на всю жизнь. Так-то, сын.
— Никого на третьей парте у меня нет, — сказал Виктор.
— Охотно верю, что не на третьей. А от любовных мук лучше всего помогает знаешь что? Переплетное дело! Честное слово, Виктор! Давай сегодня переплетем Флобера. Давно пора, друзья же твои и истрепали. Да и «Огонек» за прошлый год я еще не закончил.
Виктор глянул на отца, на его длинные усы, на прищуренные глаза (их так жмурил только отец), и сердце окутали тепло и нежность. Было приятно вслушиваться, как это тепло медленно захватывает все существо, подступает к глазам, и тает в груди ледяной холодок.
Родной папа, какой он хороший, как хорошо будет работаться рядом с ним у печи! И почему-то так растрогала сейчас его страсть переплетать книжки. У Степана Яковлевича была большая собственная библиотека в трех больших шкафах; книги он уважал и, если случалось переплетать, делал это с особой любовью.
В сердце Виктора осталась сейчас только маленькая колючка, но и ее атаковало со всех сторон тепло, заполняющее грудь. И он вдруг ощутил, что голодный, как волк, и что в самом деле нет в мире еды, вкуснее карпа!
А мать уже подсовывает сбоку стакан с дымящимся чаем и сдобу.
Сын глянул, слегка улыбнулся — мать была большая чайовница. Не существовало, наверное, такого сорта чая, которого бы она не попробовала.
— Спасибо, мам. Это что? Индийский или китайский?
— Грузинский, «экстра», его надо уметь заваривать.
— А цейлонский как?
— Разочаровалась.
— Но и горячий же твой чай! Ничего, приятно. Из меня до сих пор холод выходит. На дворе таки настоящий мороз! Если и завтра так… Но все равно шапку не надену. Кепка — и все…
Он выпил чай, отодвинул стакан.
— Ну что же, теперь можно и Флобера!
Виктор встал из-за стола, поцеловал мать, ущипнул за шею сестру — так что она вскрикнула, и пошел с отцом в кухню. Здесь в уголке стоял винтовой станок для сшивания и лежала аккуратная груда листов «Огонька».
В прессе была закреплена уже сшитая книжка…
Виктор с удовлетворением поставил пресс, взял нож и плавно провел им по краю книжки. Нож был круглый, похожий на колесико, из-под острого лезвия легко посыпались на пол узкие полоски срезанной бумаги.
— Не очень нажимай! Спокойно! — подсказывал Степан Яковлевич, сидя за станком и привычным движением пальцев ровняя стопку листов…
30
Нина Коробейник не помнит такого несчастливого дня. Еще утром настроение испортилось от того, что Вова Мороз пришел в школу вместе с Варей Лукашевич.
«Теперь уже никаких сомнений, — подумала Нина. — Вова подружился с этой молчальницей».
Самолюбие девушки было глубоко уязвлено. Она уверяла себя, что ничего не случилось, ей никакого дела нет до того, с кем дружит этот «художник». И вообще, еще неизвестно, выйдет ли из него талантливый художник.
«О чем же он может разговаривать с Варей? Что она понимает в искусстве?»
Но настоящая неприятность ждала Нину позже. В коридоре ее встретила старшая пионервожатая Зоя Назаровна.
— Я тебя ищу, Нина. Ты уже, конечно, знаешь про Сухопару?
У Нины екнуло сердце.
— Что случилось?
— Как?! — воскликнула Зоя Назаровна. — Ты вожатая в пятом классе и не знаешь, что там произошло? А помнишь, я говорила, что этот Сухопара, которого ты расхваливала в стенгазете и вообще на всех собраниях, подставит тебе ножку? Вот и подставил, полюбуйся им!