Золотая моль
Шрифт:
— А завгар что?
— Никодим-то? Ругается., грит, на вахтовке доедешь. А у меня узлы, телевизор новый на женский день как ветеранихе подарили, ну, ты знаешь… Ему никак на вахтовке нельзя. Он японченский-таки.
— Ладно, Галина Васильевна. Мне послезавтра все одно туда ехать на конференцию, поедете со мной.
— Вот спасибо, милок, — кланяясь, задом выходила старуха. Но Сарыч видел, что таким скорым оборотом дела она даже и недовольна — привыкла, что ее отговаривают.
— Баба Галя, — уже на пороге окликнул ее секретарь. — А может… не поедете? Лето ведь — женщины на промывку пойдут, в садике работать некому, поможете, а?
Лицо у старухи просветлело, и она остановилась, а затем решительно подошла к столу обратно.
— Это надо подумать, но в Певек все ж я съезжу… соскучилась.
Приходил невзрачный, как стертый пятак, человек в скучной серой одежде, и глаза его тоже были скучные и словно бы неживые. Проходчик Нефедов.
Сарыч давно приглядывался к нему и не мог понять… Работал Нефедов хорошо и технику безопасности соблюдал, но что он делал после работы, чем жил, с кем дружил, и дружил ли, Сарыч не знал. А ведь горняцкий поселок невелик и все как на ладони.
Помнится, жена говорила, что он баптист.
Поздоровались. Сарыч вопросительно взглянул на Нефедова. Как его… Сергей Сергеевич, кажется.
— Слушаю, Сергей Сергеевич.
— Вот, — Нефедов пододвинул заявление.
— … выделить помещение для молитвенного дома, — вслух) прочитал Сарыч. — И что, много, — он замялся, подыскивая слово, — прихожан?
— Сейчас мало, трое всего. Но будет помещение — люди пойдут.
Сарыч подумал. Дело для него был неожиданное и новое.
— Сергей Сергеевич, вы заявление оставьте, мне посоветоваться надо.
— Что тут советоваться — мы же старый тепляк просим. Сами отремонтируем.
— Да не в этом плане… в принципе, как все это оформляется, регистрация и так далее.
— Тогда откажут, — еще больше поскучнел Нефедов. — В Конституции одно, а на деле другое. Свобода совести… где она, свобода?
К религии у Сарыча было отношение двойственное. С одной стороны, опиум народа, пережиток капитализма. А с другой, мать у Сарыча была верующая, и ничего плохого в этом он не видел.
И сам он… теоретически, конечно, линию партии разделял. А вот на деле…
Говоря честно, в трудные моменты и молитвы, от матери услышанные, читал. Не вслух, конечно, где там вслух, но читал. На всякий случай.
…Последним в тот день к нему пришел Серега Вендышев.
— Лейтенант Вендышев, участковый рудника, — отрапортовался он.
Так они и познакомились. А тут в аккурат на ноябрьские праздники взорвали автобус с комиссией из крайкома.
Шум, гром по тем временам особый, хотя сильно никто и не пострадал. Это сейчас у нас взрывают все, кто может, и всё, что могут, и народ привык. Точнее, приучили. Привыкнуть к этому невозможно.
А тогда это было ЧП, и не областного даже, а всей страны масштаба. Из Москвы спецы понаехали.
Искали, крутили — а что искать… Пурга все следы замела.
И тут Сарыч вспомнил, как он Вендышеву подсказал:
— А вы взрывника покрутите, я слышал, что он домой взрывчатку эту тягал.
Покрутили взрывника с применением всех средств — прав ли виноват — признался.
Вендышеву — внеочередное звание и в милицейскую Академию.
Так и пошел человек расти.
Правда, и Сарыч вскоре ушел в партшколу, но связи они не теряли, перезванивались, при редких встречах закатывали кутежи по мере возможности…
…Сарыч позвонил в МВД и нашел-таки Серегу.
Тот выслушал и посоветовал:
— Пусть мне жалобу кто-нибудь напишет. Чтобы не от тебя исходило, понимаешь.
Сделав одно дело, Сарыч уже думал о другом:
«Все это рука Давидовича».
И лютая ненависть поднималась в его душе. Убил бы, да ведь отвечать придется. Сволочь, сволочь!
И стал думать, как бы прижать, да побольнее, этого еврея.
Человек он был сообразительный и придумал.
А придумав, сам содрогнулся: «Неужели я до такого дошел?».
И тут же оправдался: «Да ведь это я так, помечтать».
…На другой день после обыска он узнал, что все золото Фонда конфисковано, счета арестованы, в том числе и его личные.
На третий — от него ушла жена. Без всяких объяснений.
Вместо объяснений или записок она оставила ему магитофонную кассету.
Недоумевая, Сарыч включил ее.
И густо покраснел.
Это была полная, отличного качества, запись их с Лилей ночи,
«Я тебе покажу тайский массаж!» — слушал он свой голос.
Запустил кассету в мусорное ведро, будто это чем-то могло помочь.
Голова работала ясно, и мечта о способе мести Давидовичу обретала кровь и плоть деталей. Теперь он уже не содрогался.
…Как все современные рудники открытого типа, «Собака» имела карьер, где добывалась руда. Затем руду мощные «Белазы» везли на обогатительную фабрику… Сарыч смутно представлял себе в деталях все производство, но три громадные шаровые мельницы — на руднике он бывал не раз — ему запомнились хорошо.
Самым простым способом казалось ему вместе с рудой засадить в шаровую мельницу пару бомб, чтобы от цеха и следа не осталось.
Но обдумав последствия, от этой мысли он отказался. Пострадают невинные люди, а душегубство — самый страшный грех. Фабрику несмотря на затраты отремонтируют, и все останется по-прежнему.
И враг его тоже.
Нужно нечто другое, такое, чтобы встряхнуло всех, чтобы не только рудник, но и сама компания не смогла оправиться от удара.
С карьером справиться невозможно. Что сделаешь с ямой два километра в поперечнике и почти половину километра вглубь?