Золотая Орда: Судьбы поколений

Кульпин-Губайдуллин Эдуард Сальманович

Во-первых, факт достижения предела возможностей кормящего степного ландшафта, что закономерно снижает потребности в рабочей силе в отгонном скотоводстве и уровень жизни кочевого населения и, следовательно, означает появление излишней рабочей силы.

Во-вторых, факт роста городов Золотой Орды с начала XIV века, который Г.А. Федоров-Давыдов характеризует, как стремительный.

В третьих, факт отсутствия демографического и экономического роста в странах-соседях Золотой Орды, что означает стабильную ограниченность предложений со стороны внешней рабочей силы.

Кровнородственная связь кочевых и оседлых тюрков заставляет иначе взглянуть на отношения кочевников и горожан в степях Золотой Орды. Конечно, образ жизни, диктуемый различиями в хозяйстве, позволяет говорить «об искусственном сосуществовании кочевых орд и городов с их мощным ремеслом и торговлей», на чем настаивал Г.А. Федоров-Давыдов, но только в экономическом,

а не в социально-психологическом смысле. Родственники не могли не общаться между собой и, естественно, в те времена, тесно общались. Не случайно зимой кочевники пригоняли стада к городам, постоянно ставили свои юрты у городов, даже в самих городах, да и просто жили в городских домах у своих родственников. Например, в Солхате «в черте города купец из Севильи Перо Тафур отметил размещение юрт — деталь, характерную и для городского быта Гюлистан-Сарая и, возможно, столичного Сарая (Федоров-Давыдов). Жилища типа юрты открыты в Азаке и некоторых городищах Северного Кавказа», пишет Крамаровский.

Связь между городами и степью держалась не только одной объединяющей силой общей ханской власти, как утверждал ученый, но, также, а может быть, прежде всего, родственными отношениями людей.

При таких обстоятельствах утверждать, что яркая городская культура совершенно чужда кочевникам, просто невозможно. Итак, со стороны кочевников симбиоз городов и степи в плане человеческих отношений не был искусственным. Но если бы тюрки в городах составляли меньшинство населения, а большинство — слившиеся в единый социум представители других стран и народов, то сами тюрки в этом городе могли быть инородным телом, также, как если бы тюрки, приходившие в города ассимилировались нетюркским городским населением. И тогда был бы прав Г.А. Федоров-Давыдов, говоря об искусственном симбиозе двух миров. Иными словами, ответ можно получить, если мы будем знать не только количественное соотношение тюрков и чужестранцев, а также направленность процесса: либо тюркизации чужестранцев, либо ассимиляции тюрков в городской социум нетюркского происхождения…

Пятое поколение (1308–1325)

Из гусеницы — в бабочку

Преобразования, выпавшие на время пятого поколения, были грандиозными. Историки отмечают, что в первой четверти XIV века в Улусе Джучи сложилась единая система управления империей, стабилизировались границы, появилась огромная армия, состоящая в основном из мелких держателей условных владений.

Как писал Г.А. Федоров-Давыдов, «к этому времени завершилось формирование государства джучидской монгольской аристократии. Резко возрастают центральная власть и ее аппарат, могущество и сила хана. Страна управляется ханскими наместниками». В сфере идеологии важным событием стала государственная исламизация властной элиты. Изменилась внутренняя и внешняя политики государства. О чем свидетельствует тот факт, что ни крупных войн, ни восстаний в эпоху Узбек хана не было. В столетней вялотекущей войне с Хулагидами в Азербайджане отмечаются лишь успешный поход Узбека (1318–1319 гг.), и неудачи ордынцев (1325 и 1335 гг.). В это мирное время стремительно, как растет бамбук, выросло более сотни степных городов.

Система общества и государства стала несравнимо более сложной, ритм ее жизни ускорился на порядок, а возможно, даже на несколько порядков. Чтобы понять смысл перемен, необходимо обратиться к метафоре. Если взять аналог из биологии, то метаморфозу тюркского степного общества в пятом поколении можно уподобить преобразованию гусеницы в бабочку, или переходу зародыша человека из внутриутробного состояния в самостоятельное — рождению человека. Для общества — это явление рождения цивилизации. Что это — трагедия, как психологи расценивают разницу между жизнью человека в утробе матери и после появления на свет? Для многих, наверное, так оно и было. Или же радость жизни, насыщенной потоком новых ярких впечатлений, познаний, переживаний? И так тоже было. Для нас важно понять, как был подготовлен переход в новое качество, и каким оно было в реальной жизни. Разумеется, из-за дефицита конкретных данных далеко не все мы можем сейчас понять и представить, но попробуем сделать это, обращая главное внимание не столько на качественные характеристики, что уже сделано предшественниками, сколько на количественные.

Сеть степных городов

Мы не знаем точно, когда численность кочевников перешла порог кормящих возможностей земли, но знаем, что это случилось если не при жизни еще четвертого, то в течение жизни пятого поколения. Произошло это не в один день, год, но в какое-то одно из десятилетий: либо последнего XIII века, либо, что

более вероятно, первого XIV века. Мы не знаем, насколько был осмыслен современниками переход из одного состояния отношений людей и земли в другое. Задумывается человек, как правило, тогда, когда что-то неблагополучно в жизни, и возникает два извечных вопроса: кто виноват и что делать? Если негативных моментов мало, то и думают о них мало. Казалось бы, все в жизни людей того времени складывалось наилучшим образом: военное могущество в зените, отношения власти и подданных отрегулированы, знать богата и народ не голодает. Но история свидетельствует, что именно в условиях видимого благополучия нарастает самый тяжелый кризис, связанный со взаимоотношениями человека и природы (пример см.: Кульпин. Человек и природа в Китае. 1990). Тюрки пятого и шестого поколений почти целиком жили в правление Узбек хана (1312–1342), которое оценивается и современниками, и историками как эпоха расцвета империи и городской жизни.

«Если самое начало истории Золотой Орды характеризуется отсутствием каких-либо оседлых поселений и тем более городов, то вершина расцвета этого государства совпадает с бурным развитием городской жизни… Правление Узбека (1312–1342) характеризуется высшим расцветом экономической и военной мощи Золотой Орды, значительными достижениями в области культуры и ремесла, — пишет Вадим Егоров. — Резко разрастается площадь городов, а первая столица государства — Сарай — по размерам превосходила многие центры европейских государств. Население ее к этому времени насчитывало около 75 тыс. человек, что для XIV века представляло огромную цифру. Здесь проживали монголы, кипчаки, асы, черкесы, русские, византийцы, причем источники свидетельствуют об их распределении по особым кварталам. Сами города застраиваются монументальными зданиями общественного характера и пышными дворцами аристократии. Иностранное купечество восхваляет хана за организацию совершенно безопасных и удобных караванных дорог, по которым беспрепятственно осуществляется связь из Западной Европы через Кафу, Азак, Сарай, Хорезм, Бухару и Самарканд с далеким Китаем» (Егоров, 2005).

Однако, мы не знаем ни точного количества городов, ни численность горожан, и лишь по косвенным данным можем предполагать, каким был рост городского населения. Еще недавно конкретных исследований такого рода не было. И потому вопрос о числе городов остается дискуссионным. «По данным археологических исследований и средневековых карт, — пишет Вадим Егоров, — во второй половине XIV века в Золотой Орде известны остатки 110 городов, как основанных самими монголами, так и восстановленных ими после разрушения. Наиболее крупными и известными из них были: Сарай, Сарай ал-Джедид, Сарайчик, Хорезм, Хаджитархан, Болгар, Укек, Азак, Бельджамен, Казань, Маджар, Дербент, Крым, Мохши, Аккерман». При этом ученый добавляет: «названия большей части золотоордынских городов не сохранились и известны лишь их археологические остатки». Однако с такой оценкой количества городов не был согласен Г.А. Федоров-Давыдов. Он писал: «В научной литературе со ссылками на работы В.Л. Егорова бытует представление о большой урбанизации Золотой Орды, которое, очевидно, является реакцией на старое представление о Золотой Орде как о стране совсем без городов либо с малым их числом. Называют 110 золотоордынских городов или близкую цифру. Однако в статье и книге В.Л. Егорова названы пункты, где встречаются Золотоордынские древности вообще, не всегда города, которых, конечно, было значительно меньше» (Федоров-Давыдов, 1994).

Для историков, специализирующихся на конкретном объекте исследования, важны детали. Важно знать, сколько именно было степных городов. Но, если выйти за пределы узкой специализации, то так ли важны плюс-минус, к примеру, 20% — 80 или 130? И то и другое — однопорядковые величины и значительные. Число свидетельствует о сети городов, а если они взаимосвязаны — о системе. Далее, раз величины однопорядковые, то на первый план выходят уже качественные характеристики. Для средневековья среди таких характеристик в первом ряду стоит конфессия.

Ислам и город

Монголы держали равную удаленность от всех народов и конфессий. Джучиды же в интервале смены трех поколений (третьего-пятого) осуществили решающий для себя шаг — этнический. В третьем-четвертом поколении они этнически тюркизировались, следовательно, связали свою судьбу с одним из многих народов империи, стали с ним одним целым, и одновременно, что не менее важно, тем самым этнически отделили себя от других народов. Значит ли это, что элита отделилась стеной от знати других этносов? Стена, безусловно, возникла. Но ее размеры определялись в средневековье не столько этническими, сколько конфессиональными различиями. Всегда искали своих по вере и контактировали, прежде всего, с ними.