Золотая планета. Тетралогия
Шрифт:
Я, опираясь на стену, поднялся, подобрал оставшийся костыль и довольно оскалился.
— Это тебе за сукиного сына, тварь! — пояснил я. — Подбирай выражения! А скажешь еще слово про мою мать — отрежу язык!
Воцарилось молчание. Слишком боевую тональность я взял, помягче надо было. Такого поворота не ждали даже смеявшиеся минуту назад девчонки. Не от мальчика-новичка, толком еще не принятого, по отношению к хранительнице. Да, кажется, я перевыполнил все планы в стремлении себя поставить! Как и восстановить здесь всех против своей персоны.
Старшая покачала головой, подняла и протянула мне пущенный снаряд:
— Жди здесь. Я свяжусь с Марселой, тебе выделят другого провожатого.
И направилась в сторону, активируя "перчаткой" внутреннюю связь.
— Не стоит, — ответил я ей в спину. — Камилла справится.
Старшая развернулась:
— То есть?
Я пожал плечами.
— Камилла справится. Довезет меня. Не надо менять провожатого.
— Но она… — Девчонка кивнула в сторону не менее удивленной Афины.
— И что? Она раскаивается и больше так не поступит. Правда, Афина?
Та молчала.
— Пока, девчонки, до встречи! — Я помахал всем ручкой, и проходя к шлюзу, подтолкнул свою альфа-самку в плечо. — Ладно, пошли!
Пришлось подождать несколько секунд, пока створки не начали разъезжаться в стороны. Все-таки девчонки не до конца поверили в то, что я серьезно. И когда я уже прошел их, старшая громко усмехнулась:
— Смотри, Хуанито, как знаешь!
Я напоследок обернулся и одарил ее белозубой улыбкой.
— Спасибо, — прошептала альфа-самка, когда мы прошли вторые створки и начали спускаться в гараж.
— Не за что, — хмыкнул я.
Почти всю дорогу ехали молча. Она лишь спросила адрес, прежде чем загрузить его в бортовой терминал. Затем сидела и смотрела по сторонам, думая о своем. Как и я. "Мустанг" — машина большая и просторная, даже в кабине пилотов нам было достаточно места, чтобы не чувствовать друг друга локтями.
— Что теперь, Хуан? — не выдержала она, когда мы подъехали к космонавтам.
— Что именно? — не понял я.
— Что будем делать дальше?
Я пожал плечами.
— Может, для начала попробуем понять друг друга?
Она задумалась.
— Я не против. Но у меня не получается.
— Ты пристрастна. У тебя цель — поставить на место. Ей ты и следуешь.
— Нет, не следую. Уже не следую. Но все равно не понимаю.
— Я всего лишь пытаюсь защитить себя, — решил я раскрыть карты. — Не хочу быть бесправной "зеленью". Ангелом я не буду еще долго, но и так, как та девочка с коктейлями…
— Только и всего?
Я кивнул.
— И только ради этого ты устроил целый концерт?
— А чего мелочиться?
Она вновь задумалась.
— Поняла. Просто… Не думала, что упреждающие удары могут быть сильнее планируемых. НАСТОЛЬКО сильнее.
Помолчали.
— Моя очередь, — напомнил я.
— Спрашивай.
— Почему ты напала?
Это был ключевой вопрос всей сегодняшней ситуации. Если отвечу на него, вся мозаика разом встанет на свои места. Корпус в моем восприятии лишится очередной тайны, я стану сильнее… Но что-то подсказывало, что тайн у него еще много.
— Вы хотели меня испытать, разозлить. Вывести из себя. Ты встретила отпор, бывает, но извини, ты ХРАНИТЕЛЬ! Тебя учили владеть собой, своими эмоциями! Не поверю, что это не так! Ведь если иначе, то наши королевы обречены. Как же ты сорвалась? Да еще дважды за какой-то час?
Афина потупилась.
— Учили. И испытывали. Знаешь, какие у них методики! — воскликнула она с жаром. — Всё прошла, всё сдала. А с тобой…
Вздох.
— А с тобой вдруг как тормоза сорвало. Будто… Нет, не могу. Сама поражаюсь, а объяснить не могу. Ты мне как душу наизнанку выворачивал. Сидел и выворачивал. Ни с кем так не было, никогда. Я же говорю, сама в шоке!
Я задумался. В ее словах было нечто, какая-то информация, могущая перевернуть мою жизнь. Я чувствовал это, ощущал своей воспаленной интуицией… Но не мог понять и вычленить нужное.
И в итоге просто принял к сведению, что произошло так, а не иначе.
— Против тебя я будто беззащитная была, будто на ладони, — продолжила она. — Или как в гинекологическом кресле, только в душЕ. Понимала, что завожусь, а ничего сделать не могла… Не знаю я! — воскликнула она, подводя итог своей аргументации.
М-да, неубедительная аргументация.
— И все же? Ну, беззащитная. Но что я такого сказал? "Тварь"? Ты же сама ею передо мной предстала, целенаправленно. Знала же, что делаешь! Отчего такой глюк?
— Ты знаешь, что такое одиночество? — грустно усмехнулась вдруг она.
Я раскрыл рот, чтоб ответить… И начал понимать.
Пазлы принялись вставать на свои места, и получившаяся картинка оказалась настолько простой…..Насколько и трагичной.
— Ты сам выл когда-нибудь? — продолжала она, повышая и повышая тон. — Лез на стену? Тебе хотелось когда- нибудь удавиться, залезть в петлю? Да, у нас специальные программы, с нами постоянно работают психологи, да и сами мы друг за другом присматриваем… Но этого недостаточно.
Нас ломают. Психологически. А потом противопоставляют всему остальному миру. Ты знаешь, что дворцовая стража ненавидит нас? И не потому, что мы — женщины, а они — мужчины. И поэтому тоже, но не только. И гвардейцы. И все остальные.
Это способ программирования лояльности. Создать замкнутую структуру, запитанную саму на себя. Любое отклонение, желание эту структуру предать, означает одиночество. Полное и безоговорочное. Предав корпус, каждая из нас лишится последнего, что удерживает от оного. Весь мир — враги, только мы — мы.