Золотая страна. Нью-Йорк, 1903. Дневник американской девочки Зиппоры Фельдман
Шрифт:
Но такая ли это удача — жить рядом с вонючим мешочком куриных костей, который к тому же оказался гением? Повезло жить в трехкомнатной квартире с одним-единственным окном? Повезло, что водопровод в коридоре, хотя в Заричке у нас был целый ручей прямо возле дома? Повезло жить в таком темном месте, что, засыпая вечером и просыпаясь утром, я не верю, что на свете существует небо?
Да, я счастливая девочка, разве нет?
Что за день! Сегодня четверг, и мама наконец-то после долгих уговоров разрешила нам пойти за покупками, иначе как бы мы достали продукты, чтобы приготовить ужин в наш первый шабат в Америке? Папа нарисовал нам карту, как пройти на Свиной
Мириам в голову пришла идея купить хрен. Я спросила, с чем мы будем его есть, он ведь слишком острый для карпа.
— Это не для рыбы, — отвечает Мириам, — это реб Симха будет приправлен хреном.
Мы все рассмеялись. Понимаете, он пахнет так ужасно, и мы подумали, что хрен может перебить его тошнотворный запах. Жаль, что хотя бы десятую часть того времени, которое реб молится, он не проводит в общественных банях. Завтра утром мы первым делом приведем себя в порядок и чисто вымоемся перед шабатом.
Меньше часа осталось до заката, не так много времени, чтобы все записать. Даже Това обещала, что постарается не заниматься исподтишка, ничего не писать, как она это обычно незаметно делает, и не портить шабат. Если бы не еда и пение, шабат был бы очень скучным. Нельзя писать, шить, кроить, разжигать пламя и даже вязать узлы. Это запрещено. Папа сказал, что придет приятный молодой человек, не еврей — «шабес гой», который притушит нам пламя газовых ламп. Он родственник Шиэнов. Дети Шиэнов еще слишком малы для этого, в основном у них грудные дети. Они много кричат и визжат. Мы их слышим через вентиляционное отверстие. Оно нужно для вентиляции туалета и задней спальни и идет вверх и вниз по центру здания. Хорошо бы реб Симха оказался в вентиляции. Я пока не понимаю слов, которые Шиэны кричат друг другу. Их бабушка очень много кричит.
Това пообещала помочь мне с английским, но, видимо, я буду ходить в школу. Мириам и Това будут работать, наверное, в одной из мастерских, где вручную изготавливают разные вещи. Това предпочла бы работать на настоящей фабрике. Мама и папа говорят, что я, бесспорно, слишком маленькая, чтобы работать. На Мотт-стрит есть школа. Сегодня мы проходили мимо нее, когда шли в баню. После бани мы зашли в булочную за халой, а потом вернулись в нашу ужасную маленькую квартиру. Она стала немножко напоминать наш маленький каменный домик в Заричке, когда привычные запахи шабата наполнили воздух. Вот сейчас я чувствую по запаху, что пекут леках. Сладкий лимонный аромат проносится по гостиной, где я пишу; надеюсь, реб Симха не вернется домой слишком рано и не испортит все.
— Через двадцать минут время зажигать свечи, — напоминает Мириам.
Потом мама произнесет благословение и зажжет свечи шабата, как раз перед закатом. Надеюсь, папа скоро вернется домой. Даже в этой мрачной квартире праздничный стол выглядит чудесно, на нем белая скатерть, две халы и свечи. В квартире становится все темнее, но Това до блеска начистила подсвечники и бокал для киддуша — благословления на вино. Они сияют так ярко, что в этот наш первый шабат в Америке я почти готова поверить в существование небес.
Не писала очень много дней. Последнюю запись я сделала на шабат, но когда шабат закончился — не знаю, просто не могла снова писать. Многие вещи сбивают меня с толку. Прочитав последнюю запись, я поняла, что возлагала большие надежды на шабат. Но и он здесь был не таким, как в Заричке. Понимаете, папа не ходил в синагогу, хотя она совсем рядом. Думаю, мама огорчилась, но что-то было даже лучше. Мы поели раньше, и больше времени осталось для пения. Мы спели все четыре строфы «Шолом Алейхем», «Мир вам», каждую строфу по крайней мере два раза. Как всегда, танцевали вокруг стола. Одно плохо: реб Симха вернулся домой, когда мы пели последнюю строфу, и этот маленький мешок с костями протиснулся в круг и взял за руки меня и папу. У него и кожа такая, как у ощипанного цыпленка, мокрая и морщинистая. Он даже танцует, как цыпленок, делает отрывистые движения и прихрамывает. Такое впечатление, что у него на каждой ноге всего по три пальца.
А папа перед киддушем по памяти спел прекрасные слова «Эйшес хайил». Это песня жене, песня хранительнице домашнего очага, бесстрашной женщине, и обычно мама вся светится, когда он поет эти стихи. Но в этот раз она сидела безучастно и выглядела очень печальной, подавленной. Потом папа спел киддуш. По-моему, маме в этой стране слишком тяжело, но куда нам возвращаться? Появились новости, что недалеко от Минска случился еще один страшный погром. Восемьсот человек убиты. Я вижу, что маму огорчают здешние непривычные порядки: папа не ходит в синагогу и бреет пейсы, женщины ходят без париков и не прячут собственные волосы. Но по крайней мере, эти волосы растут на головах, а головы растут на шеях. Действительно, глупо переживать по поводу париков и подобных вещей, ведь могло быть гораздо хуже. Как говорила тетя Фрума в одной из тысячи своих поговорок: «Лучше еврей без бороды, чем борода без еврея».
Это очень сложно, отношения мамы с папой. Папа слишком много работает. Я украдкой взглянула на его скрипку — она покрыта толстым слоем пыли. По-моему, он не играл на ней с тех пор, как приехал сюда два года назад. Он работал по целых восемнадцать часов в день, зарабатывал деньги в мастерской, шил плащи, чтобы мы смогли приехать сюда, и вот мы здесь, а мама с папой смотрят друг на друга, как чужие. Я устала, и мне грустно. Наверно, я не должна так грустить, ведь тетя Фрума всегда говорила, что худой мир лучше доброй ссоры. Сейчас у мамы с папой как раз худой мир. Может быть, все исправится.
Я забыла про одну из самых замечательных вещей на шабат — это «шабес гой». Он такой милый и очень красивый. Его зовут Шон О'Мэлли. Он веселый и знает обо всем, что происходит в этом городе. Шон работает пожарным, но в пятницу вечером у него выходной. Его отец тоже пожарный, а дед был полицейским. Он объяснил Тове, из-за чего ссорятся Шиэны. Миссис Шиэн из Белфаста в Северной Ирландии, а мистер Шиэн и его мать из Лимерика. А северная и южная части Ирландии ненавидят друг друга, и бабушка подозревает, что миссис Шиэн — протестантка. Но она не протестантка. Она католичка.
Ну вот, со следующего понедельника пойду в школу. Вчера Мириам начала работать в той же мастерской, где работает папа, а Това нашла работу на фабрике, где шьют блузки. Она натягивает нитки. Това провела на фабрике всего один день и уже обо всем знает. Она приходит домой и рассказывает о том, как владелец, отвратительный человек, эксплуатирует работников, и говорит, что на предприятии нужно создать профсоюз. Не знаю, что это такое.