Золотая свирель
Шрифт:
Вернее, не женщина, а девушка. Рослая северянка с непокрытой головой, в богатой мужской одежде, с длинным кинжалом на поясе. Красивая девушка, и, видно, весьма знатная, раз гордые псоглавцы так перед ней кланяются.
Всех троих окутывала золотистая дымка разной степени объема и яркости. У девушки аура оказалась шире и ярче всех, но сквозь золото проглядывало что-то темное. Словно зернышки в прозрачной от спелости ягоде крыжовника.
Слепое пятно, сказал Эрайн. На ней слепое пятно. Личина.
Высокое
Едва Эрайн сказал — я увидела это. Я увидела, что кожа девушки вовсе не землистая, как у всех найлов, а светится в тени молочной белизной, что в вороных волосах сияет широкая серебряная прядь. И вторая, поуже, над левым виском. Дареная кровь! Эта девушка — Моран!
— Сюда, прекрасная госпожа. Вот он.
Молодой монах широким жестом сдернул с клетки парусину. Непроизвольно мы с Эрайном вздрогнули — зазвенели лезвия.
— Какая прелесть, — девушка с явным восхищением разглядывала мантикора. — Вы его не убьете?
— Нет, госпожа. — Брат Хаскольд смотрел прямо нам в глаза. — Не убьем. Он и правда красив.
— Такого красавца нет ни у кого, — заявил молодой монах. — Ни у короля Леуты, ни у короля Химеры. Даже у примаса андаланского такого нет.
— А у короля Амалеры будет.
Девушка чуть отстранила молодого и шагнула вперед. Сложила перед грудью руки, словно в ладонях у нее грелось что-то невидимое. Глаза ее сощурились, взгляд сделался жестким. Темное зернышко внутри золотого кокона запульсировало и принялось расти.
Меня передернуло. Волосы немедленно встали дыбом — звон и дребезг пошел во все стороны.
Монахи схватились за мечи.
— Осторожнее, госпожа!
Девушка сложила ладони раструбом и обратила их к нам.
Эрайн! Что она…
Убирайся прочь, Лесс. Сейчас же!
Могучий пинок — долю мгновения я наблюдала всю сцену сверху: задний двор небольшого форта, крыши сараев, клетка со вздыбившим гребень чудовищем, и три фигуры, стоящие перед ней.
Потом картинка крутнулась, и весь обзор заполнило розовое небо в лиловых перьях облаков. И по краю окоема катилось алое колесо — вниз, вниз, вниз — в бездны и пропасти, за огненный край земли.
Глава 35
Ты колдунья или полотерка?
— Амаргин! Амаргин, я — вампир! Я вампир!!!
— Тише ты, не ори. Что случилось?
— Я — вампир! Амаргин, что делать?!
— Главное — не паниковать. Там, за домом, поленница. Возьми топорик, пойди на берег, выруби осинку. Вот такой примерно толщины, — Амаргин сунул в рот ложку, которой помешивал в котелке, и показал пальцами предполагаемую толщину осинки. — Колышек должен быть длиной где-то с руку. Неси его сюда, я, так уж и быть, избавлю тебя от вампиризма.
— Забьешь мне кол в грудь?
— Со всем тщанием. Потом отрежу голову, сожгу ее на левом берегу реки, а все остальное — на правом. Только таким способом
— Я серьезно с тобой разговариваю!
— Сядь, — он кивнул на табурет. — И успокойся.
Я села.
— Серьезно она разговаривает. — Он повернулся ко мне, облизывая ложку. — Все твои беды от твоей серьезности. У тебя нелады с босоногим?
— Да. Ну… я не знаю. Я хотела… а он…
— Ооо! — волшебник закатил глаза. — Мама дорогая! Девичьи тайны! Это похуже вампиризма. Осиновым колом! Отрезать голову!
— Это не тайны.
— Ыыы! Мням! Сжечь до захода солнца.
— Ты мне не поможешь?
— Как, дорогуша? Целоваться тебя научить? Так я, пожалуй, научу. Иди сюда, поцелуй мою стряпню. Научишься целовать крутой кипяток, все парни твои будут. Вот только соли с перцем добавим, и дерзай. Чтоб пробир-р-рало!
Он засмеялся и повернулся к полке, разглядывая банки с приправами.
Я скрипнула зубами от злости. Он смеется! Он все время надо мной смеется. Я прошу у него помощи — а он смеется. Думает, мне слабо поцеловать кипяток. А вот не слабо!
Я соскочила с табурета, отпихнула Амаргина и сунулась головой в клубы пара над котелком. Варево было чернильно-синего цвета, но от множества бурлящих пузырей казалось голубым. Лицо тотчас защипало от влажного жара. Я зажмурилась и сказала себе: это не кипяток. Это горячие губы любимого. И они тянутся мне навстречу.
— Лесс! — Амаргин толкнул меня в плечо. — Что за шалости? Ты же клялась-божилась, что никакой Полночи твоими трудами мы тут не увидим.
Я распахнула глаза и успела заметить как выцветает, уходит вглубь, затягивается голубой пеной расписная мордашка моей фюльгьи. Я настолько растерялась, что даже не подумала оправдываться.
Попятилась от очага.
— Мда, — Амаргин задумчиво покрутил в пальцах деревянную ложку. — За тобой глаз да глаз нужен, подруга.
— Почему она меня преследует? Почему она все время высовывается, даже когда я о ней не вспоминаю?
— Ты ей тоже порядком надоела, Лесс. Проходу не даешь. Не топчись, сядь на место.
— Что мне теперь, в воду не заглядывать?
— Не бурчи. Разбурчалась. Дрессировать тебя надо.
— Ты возьмешь меня в ученики?
— Я похож на безумца?
— Возьми, возьми! Я буду слушаться! Я тебе дом начисто вылижу. Стану тебе готовить, я хорошо готовлю. Что прикажешь — все сделаю. Ну пожа-а-алуйста!
— Еще чего! Мое хрупкое хозяйство — в твои косые ручки? Да от тебя за милю молоко киснет! Я тебя лучше в яму посажу, раз в день — кружка воды и сухарь. Глубокая яма — лучшее место для трепетных дев.
— А учить меня будешь?
— Да ты сама всему научишься, в яме сидючи.
— Хорошо, — согласилась я. — Сажай в яму. Если это сделает меня волшебницей, я и в яме посижу.