Золотая тигрица

Петровичева Лариса

Похоже, невозмутимость стала покидать господина министра: на его бледном лице появился нервный румянец, а серые глаза потемнели. Я закрыла книгу и, глядя на носки своих ботинок, ответила:

— Мне страшно. И я не собираюсь делать вид, что все нормально.

Тобби улыбнулся и, поднявшись с дивана, присел на широкий подлокотник кресла и дружеским жестом обнял меня за плечи.

— Ну, ну, — промолвил он. — Не надо меня бояться, дорогая моя. Я не желаю тебе зла. Какую клятву мне принести, чтобы ты поверила?

Я прекрасно

понимала, что все его клятвы не стоят и плевка. Но что было делать, если король хочет моей смерти, а с Тобби есть возможность избавиться от проклятия — пусть частично, однако это будет только начало.

— Не надо клятв, — глухо сказала я. — Я тебе верю.

— Вот и хорошо, — голос Тобби потеплел, пальцы слегка сжались на моих плечах. Романтика, ни дать, ни взять. — А шкурки… знаешь, что страшнее, чем шкурки?

— Нет, — ответила я. — Нет, и знать не хочу.

Тобби слегка наклонился надо мной, заглянув в книгу, и сказал:

— Страшнее всего — жить так, как живешь ты. Отказываясь от любви и счастья, которые приносят только смерть. Впрочем… — он мягко толкнул меня, принуждая встать с кресла, — сегодня нас ждут другие ритуалы. Пойдем готовиться.

Умник, который собирался произвести прорыв в магии и науке, ждал нас в лаборатории, и его круглолицее веснушчатое лицо показалось мне смутно знакомым. Покопавшись в памяти, я вспомнила, что видела этого паренька пару лет назад в полицейском управлении — он трудился на должности специалиста оперативного отдела и всюду таскал с собой сумку с бумагой и карандашами и короб дагерротипического аппарата.

Занятия наукой шли как хобби.

— Вот! — сказал он и пожал мне руку. — Здравствуйте. Это вы — та леди с интимным проклятием. Бертольд Бахман, готов к услугам.

— Здравствуйте, — я кивнула, несколько озадаченная таким напором и не смогла не уточнить: — Вы точно знаете, что надо делать?

— Не стоит недооценивать силу технического прогресса! — горячо заверил Бахман. — Вот. Наука может исправить то, что натворила черная магия. Вот моя машина.

Я обернулась и увидела диковинный прибор, состоявший из невообразимого количества трубок, шестеренок, лопастей и коленец. Прибор шевелился, вздрагивал, и в его недрах что-то гудело и булькало. Пока я смотрела, откуда-то сзади вырвалась струйка пара, и машина заурчала на низких довольных тонах, словно сытая кошка.

— Работает на базе артефактов, — продолжал Бахман. — Встраивается в нервную систему и переключает некротические течения проклятия в информационном поле.

— А вы уже испытывали эту машину? — поинтересовалась я. Бахман смущенно опустил глаза — стало ясно, что положительного ответа не будет.

Тобби ободряюще сжал мою руку и сказал:

— В любом случае мы ничего не теряем.

Приятно это слышать, дьявол побери.

— Мне голову не отстрелит? — хмуро осведомилась я. Бахман одарил меня широкой белозубой улыбкой

и ответил:

— Ни в коем случае! Вот. Хуже, чем есть, уже не будет.

— Умеете вы подбодрить, — мрачно сказала я. Бахман указал на уже знакомый стол и велел:

— Вот. Раздевайтесь полностью, ложитесь на живот. Вы, господин министр — до пояса.

Укладываясь на стол, я подумала, что, должно быть, именно здесь Тобби свежевал тех, к кому утратил интерес. Мысль была ледяной — я поежилась и решила пока не думать о маниакальных пристрастиях господина министра. Сейчас главное — избавиться от проклятия. Хотя бы чуть-чуть.

Это ведь только начало.

Тобби снял жилет и рубашку, осторожно вынув из прорези в ткани свои трубки, и я невольно зажмурилась: вид его изувеченной груди, из которой торчали какие-то железки, был невыносим. Бахман сунулся к своей машине и загрохотал инструментами.

— Вы о пластике не думали? — кряхтя от натуги, спросил он. Тобби холодно усмехнулся.

— Хотите поработать в пластической хирургии? — ответил он вопросом на вопрос. Бахман фыркнул, и я почувствовала, как на спину, между лопаток, капнуло что-то теплое и густое.

— Пластическая хирургия? Нет! — в теплую лужу легло что-то металлическое, тяжелое. Должно быть, артефакт. — Увеличивать груди шлюхам это денежно, конечно. Но меня интересует наука. Вот.

Еще один плевок теплой жижи — уже на поясницу. Еще один артефакт в лужицу.

— Ой-ой-ой, как все плохо, — протянул Бахман. — Я такого никогда не видел. Это кто ж так постарался?

Я решила, что не снизойду до ответа. Тобби усмехнулся.

— Ты не видел, — промолвил он. — Такого даже я не видел.

Бахман бросился к своей машине, и я ощутила, как к артефакту на спине присосалась широкая пасть трубы. Вторая через несколько мгновений впилась в поясницу.

Мир накрыло глухой тишиной, сквозь которую едва-едва пробивались слова:

— Дьявольщина, это больно.

— Ничего, господин министр, сейчас пройдет. Вот.

Кажется, машина уже заработала — меня охватило вязкой полуобморочной слабостью, и я невольно обрадовалась, что лежу и не упаду. Низ живота наполняло тяжелой горячей пульсацией, будто что-то стучало, пытаясь вырваться. Я представила черное блестящее щупальце и невольно вздрогнула.

— Вера! Вера, ты слышишь?

Я слышала Тобби, но при всем желании не могла ему ответить. Язык не ворочался, и тихие теплые волны повлекли меня куда-то прочь. Проклятие Альфреда, огромный осьминог, вживленный в нервную систему, сердито ворочалось, пытаясь дотянуться до тех, кто нарушил его покой.

— Ага, есть! Вижу отросток! — в далеком голосе Бахмана звучало неподдельное торжество. Он был искренне счастлив — как ребенок, наконец-то получивший желанную игрушку. — Вижу отросток и… режу!