Золотая жила для Блина

Некрасов Евгений Львович

Вдали горела тайга. Дымов было несколько; не хотелось думать, что один из них, может быть, поднимается над местом гибели самолета.

Блинков-младший посмотрел с обрыва вниз и плюнул. Крохотная белая точка быстро пропала из виду.

— Километр, — определил он.

— Меньше, — сказала Лина. — Метров семьсот.

— А если на парашюте? Зашьем его как-нибудь.

— У меня в ножике шило с ушком, как у иголки.

Лина покачала головой:

— Парашюты не зашивают. Помнишь, как тебя рвануло, когда раскрылся купол?

Ты рюкзак не смог удержать. Вот и купол так же рвануло. Был бы шов, он бы сразу лопнул.

Вправо реку было видно на многие километры; только у самого горизонта она таяла в дыму еще одного пожара. А слева за седловиной поднималась вторая вершина двуглавой горы. Обогнув ее, река исчезала за поворотом.

— Наши там, — сказала Лина. — Они бы не смогли сесть на повороте, значит, облетели гору, нашли там прямой участок и сели.

Блинков-младший подумал, что прямой участок — вон он, справа, но спорить не стал. Какая разница, куда идти, если не знаешь, куда идти? Надо поискать самолет за горой. А когда надежд не останется, связать плот и спуститься вниз по реке. Добыть бы огня…

Он сложил пальцы биноклем и стал разглядывать седловину меж двух вершин. Ничего особенно любопытного там не было: елки-палки, лес густой. То есть не елки, а сосны и не везде густой, а с проплешинами там, где деревья вырубили. Высокие пни с золотисто-коричневой корой и уцелевшие сосенки с темно-зелеными кронами отбрасывали длинные тени. Где-то в этой пестроте пряталось зимовье лесорубов, Митька был уверен, что оно здесь, поблизости от вырубки, однако не смог его найти. Зато разглядел в седловине ровную, как будто прочерченную по линейке изумрудную линию просеки. Начало и конец ее совсем терялись, но направление было ясно: вниз, к берегу реки.

— Фельдмаршал на маневрах, — хихикнула Лина.

— Так лучше видно. Угол зрения сужается, — сказал Митька, не отрывая от глаз сложенных пальцев.

— Все равно смешно.

— Посмейся, — разрешил Митька. — А потом дальше пойдем.

— С ума сошел! Мы идем двенадцать часов!

— Десять, мы же останавливались, — напомнил Митька. — Лин, я тоже не железный, но надо спешить.

— Куда?! — недовольно спросила Лина.

По ее тону Блинков-младший понял, что зеленоглазая ищет ссоры. Она уже настроилась заночевать здесь, на горе, и уступать не собирается.

— Не куда, а почему. Потому что ночи холодные, а мы без огня, потому что на одной чернике мы скоро ослабнем, потому что, может, нашим нужна помощь и потому что просто надо сматываться отсюда.

Он опять посмотрел на дымы за рекой. Горит тайга. Папа говорил, что так она обновляется: сама загорелась, сама погаснет в дождь, а потом на гари вырастут молодые деревья. Так было всегда, еще до появления людей на планете. И сейчас люди почти не вмешиваются. Разве что, когда огонь подступает к их жилью, сделают просеку и вспашут на ней землю, чтобы пожар не переполз по траве…

Если отец Лины не смог связаться с аэропортом, то самолет ищут по всему маршруту, от Красноярска до Ванавары. Летают над пожарами, пытаются что-то рассмотреть в дыму. Поэтому до сих пор и не добрались сюда.

— Мы весь день шли в гору, значит, еще день спускаться, день опять подниматься… — подсчитывала Лина.

— Нет, — сказал Блинков-младший, — ту гору мы обогнем сегодня. Там в седловине просека, и ведет она к реке. А по реке мы поплывем. Еще дотемна будем у самолета.

Про себя Митька добавил: «Если он за горой», но говорить это вслух не стал. Лина тоже понимает, что самолет мог упасть в тайге и сгореть. Так зачем лишний раз травить душу? Нет, пока не проверены самые невероятные варианты, надо считать, что самолет сел на реку и все живы. А то не будет ни сил, ни смысла идти.

— Где ты видишь просеку? — не поверила Лина.

Митька показал изумрудную линию, но зеленоглазая только зафыркала:

— Почему просека? Мало ли, может, кусты так растут.

Он сказал, что кусты сами не построятся в одну шеренгу.

— А может, построятся! — заупрямилась зеленоглазая.

Отвечать на это всерьез было невозможно, и Митька промолчал. А Лина, решив, что он сдается, насела:

— Не делай вида, что все знаешь! Показал какую-то соплю зеленую, а я должна к ней бежать!

Митька подумал, что ему катастрофически не везет на девчонок. Ирка целуется со спортсменом Костей. Суворова целуется со всеми подряд, а Ломакина — с теми, с кем целуется Суворова. А теперь еще это зеленоглазое чудо-юдо с тараканами в башке! Вон, опять носки сбились, из кроссовок торчат голые щиколотки…

— Переобуйся, — сказал Митька.

— Во что, интересно знать? Правую кроссовку на левую ногу, левую на правую?! — съязвила Лина.

— Нет, просто подтяни носки, расправь складки.

Тут небалованная «Васька у папы» окончательно превратилась в капризную «Лину у дедушки с бабушкой»:

— Отстань, мне нянька не нужна! Как хочу, так и хожу! Это мое личное дело! — Голос у Лины срывался на визг. — Таежник! Костер от зажигалки зажег! Да плевала я на тебя!

Митька сел на траву. Правильнее всего было бы молча переждать истерику. Но Лина почти кричала, а те двое могли оказаться где-то поблизости.

Двое с навсегда отработанным ударом топора наискось…

— Тише, — попросил он.

— Чего тише, воспитанный какой! Еще я буду в тайге шептаться. Сейчас ка-ак… — Лина уже на брала воздуха, чтобы крикнуть; Митька не успевал вскочить и сидя ударил ногой ей под колени.

Она упала мягко, как брошенное пальто. Митька подхватил. Затыкая ей рот, он подумал, что внучка академика не привыкла к таким манерам и сейчас он нажил врага.

Лина мычала, отталкивая его сильными руками. Зеленые глаза с гипнотическими крапинками были волнующе близко.