Золотая жила(Записки следователя)
Шрифт:
«А что говорит приговор? Так же краток. Не убедителен. Судом тоже допущена ошибка».
Просматривая еще раз фотоснимки, приложенные к протоколу осмотра места происшествия, Тоцкий обратил внимание на пятнышко, которое четко запечатлелось на шее Веры.
«Что это? Дефект фотографирования?»
Нашел пленку. Через лупу пятнышко просвечивалось довольно ярко. И вдруг Тоцкого осенила мысль: кулон! Действительно, там, где был кулон, светлело не загоревшее на солнце пятно.
Есть ли в деле какие-либо данные о кулоне? Следователь их не нашел. Куда же
Тоцкий тут же вызвал понятых. Они подтвердили, что при осмотре трупа Веры кулона не было.
После изучения дела Тоцкий решил встретиться с «убийцей».
В «дежурку» тюрьмы он пришел ровно в девять. Оформив вызов Василия Козарца, направился в следственную камеру, обстановка которой ему давно знакома: деревянный стол, две табуретки, привинченные к полу, железная чернильница, вмонтированная в крышку стола, и единственное окошко под самым потолком. Оттуда еле пробивался слабый дневной свет, укладываясь ровными кубиками на противоположной глухой стене.
Тоцкий сел, закурил. Еще раз, словно попал сюда впервые, оглядел стены, цементный пол.
Сколько раз он бывал здесь, в этой камере под номером пять… Допрашивал, проводил очные ставки, просто беседовал с людьми, убеждая их не попадать сюда больше…
Василия привели через пять минут. Тоцкий сразу узнал его, хотя видел первый раз. Сняв шапку, Василий тихо поздоровался и, не садясь, потупив голову, застыл у стенки.
— Садитесь, — предложил ему Тоцкий.
Тот сел. Его глаза настороженно забегали по сторонам, а затем уставились на стол, где лежало его разбухшее от бумаг дело. Он по-прежнему молчал.
После короткой паузы Тоцкий представился.
— Хорошо, может, это к лучшему, — неуверенно произнес Василий.
Начался допрос. Тоцкий всегда допрашивал не спеша. Четко и грамотно ставил вопросы, мягко говорил, интересуясь всем, создавая таким образом рабочую, не напряженную обстановку. Этим он и достигал многого.
— Я не виновен, — взволнованно сказал Василий и заплакал. — Я ее любил…
Тоцкий слушал эти горькие слова, присматривался к Василию, взвешивал сказанное, анализировал, еще и еще раз убеждался в своей правоте. Парень действительно не виновен.
— Я не мог это сделать, — повторял Василий. — Руки не поднялись бы!
— Зачем же вы признались? — остановил его следователь.
— Признался?! В то время мне было безразлично. Жизнь без нее не имела никакого смысла. Веры не стало, и я не хотел жить. Думал, не вынесу такого горя. — Василий замолчал, вытер рукавами слезы и отвернулся.
— У Веры был кулон? — неожиданно спросил Тоцкий.
— Да, я и забыл. Это старый дукат на серебряной цепочке.
— А в тот день?
— Был. Я хорошо запомнил.
Допрос продолжался долго. Василий вел себя настороженно, сдержанно. Если следователь задавал ему сложные вопросы, отмалчивался, опустив голову, шаркая по полу ботинками. Тоцкий понимал: боится, чтобы снова не наговорить на себя лишнего.
За время допроса следователь окончательно пришел к выводу: Василий — жертва горькой ошибки, допущенной следователем и судом.
«Что же осталось в деле? — думал после допроса следователь. — Видели люди, как Василий провожал Веру! Ну и что же? Это не значит, что он должен был ее убить. Заключение экспертизы? Первая группа крови не только у Василия. Сколько людей на белом свете с такой группой. След обуви у куста? Ясное дело — стояли вместе. А какой же мотив? Убить любимую девушку? Так просто, ни за что? Нет, так не бывает. И основное: куда делся кулон? Василий взял себе? Исключено! Значит, его похитил преступник!»
Чтобы окончательно убедиться в своих предположениях, Тоцкий сделал обыск на квартире Козарца. Злополучного кулона там не нашел.
Зашел к Шмыгам. Мать Веры — Екатерина Ивановна встретила следователя с заплаканными глазами. Она была угнетена и подавлена. На ее широком добродушном лице лежала печать пережитого горя. А припухшие, красные веки, опущенные углы рта указывали на долгие бессонные ночи. Некогда красивое лицо — все в глубоких морщинах, желтое и поблекшее. В волосах густая седина. Говорила тихо, с трудом выговаривая каждое слово. Да, потеря для нее большая, не стало единственной дочери, и это горе убило ее окончательно.
— Был ли у Веры кулон? — спросил наконец следователь.
Ответила сразу, не задумываясь:
— Как же, как же — был. Это ей покойная бабушка подарила.
— Почему же вы об этом не заявили сразу следователю?
— Куда там, такое горе, что стоит кулон, когда Веры нет, — ответила сквозь слезы. — Следователь не интересовался им.
— Вспомните, Екатерина Ивановна, в тот вечер Вера одевала кулон?
— Да, Вера всегда носила его и даже на ночь не снимала.
Заплакала совсем по-детски, судорожно всхлипывая и вздрагивая.
Тоцкий ушел. Он был глубоко взволнован этой встречей и поклялся себе, что обязательно найдет убийцу.
На второй день он попросился на прием к областному прокурору.
Прежде чем выслушать его, тот пригласил и прокурора Сметюха, надзиравшего за делом с момента его заведения.
— Василий не виновен, — заявил Тоцкий. — Его нужно немедленно освободить из-под стражи.
Сидевшему напротив него Сметюху явно не понравилось такое смелое заявление.
— Я на этом деле зубы проел! Просидел столько в тюрьме — и не виновен. Ну, знаете! Он ведь признался. Показание дворника сомнений не вызывает. Заключение экспертиз — тоже.
Тоцкий его не перебивал, не хотел вступать в спор. Слушал и ждал, какими аргументами будет оперировать прокурор, обвиняя Василия в совершенном преступлении.
Но прокурор никаких новых данных не привел, все это было известно и Тоцкому.
Когда прокурор высказал все и сел, следователь спросил его:
— А кулон, исчезнувший у погибшей, где он?
— Кулон? Какой еще кулон? Откуда он взялся? — всполошился Сметюх.
Тогда следователь не спеша рассказал все. В кабинете наступила пауза, короткая, но напряженная.