Золотце ты наше. Джим с Пиккадилли. Даровые деньги (сборник)
Шрифт:
– Тогда у вас есть преимущество. Хотя мне кажется, что и я вас видел прежде. Это ведь вы сидели в среду вечером в «Перьях»? Еще пели что-то такое про собаку?
– Точно. Я и пел.
– А откуда вы меня знаете?
– Ай, да кончай ты придуриваться, Сэм!
И в голосе у него мне послышалось невольное восхищение.
– Так кто я, по-вашему? – терпеливо спросил я.
– Ах, чтоб тебя! Но тебе меня не обдурить! Ловкач ты, Сэм Фишер, вот ты кто. Я тебя знаю.
Я онемел от удивления. Поистине, случается, славу тебе прямо навязывают.
– Я тебя, Сэм, правда,
– Я имею удовольствие говорить с мистером Баком Макгиннисом? – осведомился я, уже уверенный, что он – не кто иной, как эта знаменитость.
– А то! Ни к чему, Сэм, играть со мной в прятки. Оба мы тут за одним.
– Минутку, – перебил я. – Может, вас удивит, но меня зовут Бернс и я учитель в этой школе.
Он восхищенно сплюнул.
– От даешь! – заорал он. – Все верно, Сэм, таким ты и должен прикинуться. Смекалистый парень! Прям внутрь втерся. Надо же!
Голос у него стал молящим.
– Слышь-ка, Сэм, ты уж не будь свиньей. Давай уж пятьдесят на пятьдесят в этом дельце. Ведь мы с ребятами за чертову сотню миль прикатили. Ни к чему нам из-за добычи свару затевать. Тут на нас на всех хватит. Старик Форд с лихвой выложит на каждого. Чего нам ссориться? Давай уж вместе копнем золотую жилу. Это ж не мелочь какая. Я б и приставать не стал, коли на двоих не хватило бы. – Так как я молчал, он продолжил: – Не по-честному, Сэм, пользоваться тем, что у тебя образование. Была бы честная борьба, и у нас обоих были бы равные шансы, я бы ничего не сказал. Но ты у нас грамотей и в дом втерся. Так что выходит не по-честному. Сэм, не будь сквалыгой! Не грабастай все! Пятьдесят на пятьдесят. Уговор? Идет?
– Не знаю. Спросите у Сэма. Спокойной ночи.
И, пройдя мимо него, я скорым шагом направился к воротам. Он потрусил следом, моля:
– Ну хоть четверть-то отстегни!
Я молча шагал дальше.
– Не будь свиньей! – Он уже почти бежал. – Сэм! – Голос его утратил молящую нотку, в нем зазвучала угроза. – Эх, будь со мной моя пушка, не посмел бы ты эдак нагличать. Слушай-ка, умник! Гляди, дождешься! Мы тебя сделаем! Берегись!
Остановившись, я повернулся к нему.
– Послушай, болван! – закричал я. – Говорю тебе, я – не Сэм Фишер! Ты что, не можешь понять, что вцепился не в того человека? Моя фамилия Бернс. Бернс!
Бак сплюнул, презрительно на этот раз. Идеи он усваивал медленно, но еще медленнее избавлялся от тех, какие уже проникли в вещество, которое он именовал своим мозгом. По каким-то признакам он решил, что я – Ловкач Фишер, и никакие протесты не могли его поколебать. Он воспринимал их просто как увертки, диктуемые жадностью.
– Расскажи это своей бабушке! – В этой фразе он излил весь свой скепсис. – Может, еще соврешь, будто за
Удар угодил в яблочко. Если говорить правду стало привычкой, то человек трудно отходит от стандарта, когда выпадает минута для наглой лжи. Я невольно заколебался. Наблюдательный Макгиннис тотчас уловил мои колебания и сплюнул победно.
– А-а! – с внезапной злобой выкрикнул он. – Ладно, Сэм! Погоди! Мы тебя отделаем! Понял? Придет твой час. Получишь свое. Погоди!
И с этими словами он растворился в ночи. Откуда-то из темной дали донеслось презрительное «Жмот!», и он исчез окончательно, оставив меня в твердом убеждении – если с начала экспедиции в Сэнстед я считал затею сложной, то теперь сложность достигла апогея. В школе ведет слежку зоркий человек Пинкертона, а снаружи караулит шайка мстительных конкурентов. Да, «Сэнстед-Хаус» становится неуютным местечком для молодого неопытного похитителя.
Придется действовать на всей скорости.
2
Когда на следующее утро я вышел прогуляться перед завтраком, дворецкий, совершенно не похожий на сыщика (к чему стремится каждый сыщик), тоже дышал воздухом на футбольном поле.
Увидев его, я решил получить сведения из первых рук о человеке, за которого меня принял Макгиннис, а заодно и о самом Макгиннисе. Мне хотелось, чтобы меня уверили, что мой приятель Бак, несмотря на внешность, малый мирный – он лает, да не кусает.
В начале нашей беседы Уайт вел себя как настоящий дворецкий. Впоследствии я часто думал, что он испытывал артистическую гордость, вживаясь в эту свою роль. При упоминании Ловкача, однако, манеры дворецкого слетели с него, будто шкурка, и он стал самим собой – живым, энергичным, совсем не похожим на благостную личность, которую изображал.
– Уайт, – спросил я, – известно ли вам что-нибудь о Ловкаче, то есть о Сэме Фишере?
Он уставился на меня. Видимо, вопрос, никак не вытекающий из предыдущей темы, сбил его с толку.
– Я встретил тут одного джентльмена по имени Бак Макгиннис – кстати, как выяснилось, он и был нашим вчерашним гостем, – и он только и говорил про Сэма. Вы его знаете?
– Бака?
– И того и другого.
– Ну, Бака я никогда не видел, но знаю про него все. Вспыльчивый малый, с перчиком.
– Да, так я и подумал. Ну а Сэм?
– А в мизинце у Сэма, уж можете мне поверить, побольше перца, чем в целом Баке. По сравнению с Сэмом Бак хилый и вялый, как вяленая треска. Когда доходит до открытой схватки, Бак – просто грабитель. А Сэм – человек образованный. У него есть мозги.
– Так я и понял. Что ж, рад слышать, что вы так высоко отзываетесь о Сэме. Потому как предполагается, что я – это он.
– Что-что?
– Бак Макгиннис уперся на том, что я – Ловкач Фишер. Никакие доводы не смогли его переубедить.
Уайт смотрел удивленно. Его насмешливые карие глаза ярко блестели.
– О Господи! – засмеялся он. – Вас это не обидело?
– А как же! Он обозвал меня свиньей за то, что я хочу забрать Золотце себе. И ушел с угрозами: «Я тебя сделаю». Как думаете, что этот глагол означает на его языке?