Золото бунта
Шрифт:
Потом Кафтаныч с Осташей пошли по пристанским магазинам и скобяным дворам. Они купили и с грузчиками отправили на барку два становых якоря, разного крепежу на всякий случай и цепей десяток саженей. Обратным путем они завернули к мастеру-весляру. Осташа сам осмотрел и отобрал дюжину потесей: чтобы лопасть была стесана наискось и с выемкой, чтобы веретено было без перекрута, чтобы валек был без сухорвотин, а кочетки, сквозь него продетые, были тополевые, гибкие, и чтобы «губа», за которую бурлак-подгубщик ворочает потесь, для прочности была насквозь просверлена и укреплена железным штырем.
Словно реку караванным валом, пристань и плотбище разом вдруг накрыло птицами. Они прилетели и листопадом посыпались с неба, заполошно загалдели, зачирикали, закаркали, застрекотали, закурлыкали, захлопали крыльями. Многоголосый грай на крышах изб и подворий показался Осташе скрипом ворот, которые открывают, чтобы пустить весну. Только птиц еще не хватало, чтобы почуять приближение полой воды. Лед на пруду стал совсем неуместен, точно саван вместо праздничной скатерти. Лед еще как-то виновато и заискивающе посверкивал на солнце, а вокруг пруда на бурых склонах гор по-молодому беспощадно уже зазеленели свежей хвоей сосновые боры и ельники. Веселая и беспокойная вода блестела повсюду: в огромных лужах, в переполненных бочках под желобами-потоками, в ручьях, что рухнули из распадков и покатились по улицам.
— Последнее осталось — казёнку и скамейку мне сделать, — сказал Осташа Кафтанычу. — И трубу сплавщицкую дать.
Казенкой называли каморку, где сплавщик хранит бумаги, деньги и водку. Ее Осташа и Кафтаныч решили строить вдвоем. Меж подметом и палубой за конем врубили стойки-подсохи, вывели их концы наверх и скрепили брусьями-платвами. Костяк обшили толстыми досками — поворинами. На платвы настелили помост — получилась сплавщицкая скамейка. Выход из казенки сделали в льяло через верхнюю половину торцевой стены, для чего вырезали часть потолка. Проем выхода по углам забрали досками, вставили косяк и навесили дверку. Под скамейкой проделали световые окошки, перехватив их скобами. Казенка была готова.
Пока Кафтаныч долбил долотом наверху, огораживая скамейку перилами, Осташа сколачивал в казенке поставцы. В каморке еле-еле можно было развернуться с топором. Ровняя доски, Осташа вспоминал, как в казенке батиной затопленной барки увидел в стене железное кольцо, к которому был прикован Сашка Гусев. …Зимой, в шалыганке, Гурьяна Утюгов рассказал Осташе, что Сашка перед смертью бился на цепи, пытаясь вырваться из каморки, и вдребезги, всмятку расквасил рожу… Осташа оглянулся, представляя, как он сам тонет в своей каморке, которую заливает водой. Его передернуло. Он вылез из казенки и под палубой обошел ее снаружи. Присмотревшись, он топором подцепил и отодрал две поворины под самым настилом палубы, приставил их обратно и легонько прихватил гвоздем. Если случится, что он окажется заперт в казенке, как Сашка Гусев, он толчком ладони сможет выбить эти доски и вылезти в мурью — в пространство между грузом и палубой. Казенка не станет ему тюрьмой или могилой.
Когда Осташа поднялся на скамейку, Кафтаныч, подтесывая перильца, насмешливо спросил:
— Ну как, сплавщик, не дрогнут коленки-то весь сплав простоять?
Трясогузки прыгали по кровле барки, по пустой передней палубе. Осташа положил руки на перила, оглядываясь по сторонам. Он стоял над баркой, над всем плотбищем, над берегом, над прудом. И справа, и слева от него громоздились другие такие же барки. На них с последними доделками стучали топорами плотники. Белел пруд, исчерканный следами; чернел гребень плотины. Полотнища теней, шевелясь, ползли по дальним лесам и по голым склонам гор. Солнце шло по гребню камня Каменского, как лукавая рыжая девка в синем ситцевом платочке. Все ближнее пространство было усыпано вспышками луж и ручьев.
— Авось не дрогнут, — сказал Осташа. Кафтаныч отвернулся, тоже рассматривая плотбище.
— Петрович на палатку весь отброс пустил… — пробормотал он, вглядываясь в кровлю соседней барки. — Я тут, парень, про тебя у людей порасспрашивал немного… Про батю твоего, про все… Разное говорят. Не мое дело, конечно…
— Ну и не слушай, — отстранение посоветовал Осташа.
— Я тебе вот чего скажу. Прямо перед спишкой ты обойди барку изнутри да колотом все борта простучи. А то поддырявят тебя ночью, а на сплаве утопят.
— Как это — поддырявят? — насторожившись, спросил Осташа.
— Да запросто, — хмыкнул Кафтаныч. — Бортовину отпилят струной и оставят стоять на прежнем месте, только смолой или варом примажут. А на сплаве, когда надо будет, какой-нито человечек купленный проберется к тебе в мурью, локтем иль плечом поддаст, и вылетит доска из борта. Такая дыра получится, какую парусовкой не затянешь. Утонет барка, захлебнется. Ладно, коли такое случится на стоянке у берега. А ведь можешь и прямо на ходу затонуть, на стрежне. Тогда и тебе, и бурлакам, и грузу конец.
День померк в глазах Осташи. Осташа вспомнил!.. Прошлой весной, когда под Четырьмя Братьями он батину барку осматривал, он же увидел дыру на месте вылетевшей доски: по левому борту за крайней кокорой, почти у днища… Значит, поддырявили батю! Вот в чем тайна батиной неудачи!
И в его памяти Чусовая разом распахнулась, как книга. Крутая излучина под Кликуном, что торчит из леса на склоне берега; облезлая громада Разбойника; приметная сосна, похожая на суксунский светец… Под ней надо носом толкнуться в землю, чтобы барку отбросило и провело мимо Разбойника отуром… Батя так и сделал. Но по левому борту его барки была дыра. Вода шла в барку, и барка наваливалась на левый борт, грузла. Потому ей и не хватило разбега и легкости. Она осела в волне под Разбойником и левым бортом ударилась в бойца так, что лопнули гарпины на огибке… А дальше затонуть было делом считаных мгновений. Не будь батина барка подды-рявлена, батя бы прошел Разбойник, как хотел, и остался бы жив!
Но как точно кто-то рассчитал батин путь… Сплавщик рассчитал. Очень хороший сплавщик. Видно, он же и нанял среди батиных бурлаков иуду, который где-то возле бойца Молокова выбил доску из борта барки. Ровно под Молоковым, а не где-нибудь еще — чтобы барка не успела затонуть сама, чтобы батя не успел почуять перемены хода и сунулся под Разбойник отуром… Ровно под Молоковым, чтобы потом сказать: невозможно Разбойник отуром проходить! Значит, если Переход пошел отуром, то он хотел свою барку убить и сбежать. Все его утопшим сочтут, а он цареву казну выкопает и заживет потом где-нибудь подальше от Чусовой под чужим именем…
Это придумал Колыван Бугрин! Не было рядом никакого другого хорошего сплавщика! Ведь тогда, в бане, сказала же Неждана, что Колыван на прошлый сплав только до Кумыша нанимался! Ведь сказала же она, что батька ее Сашке Гусеву ключ от замка на кандалах передал… И капитан Берг сказал Осташе, что Калистратка Крицын упросил его пленного Сашку Гусева на батину барку посадить! Сашка должен был снять кандалы и бежать в суматохе, когда батина барка тонуть начнет… Да, видать, не сумел он замок отомкнуть и захлебнулся. С ним и сгинула тайна, где царева казна зарыта.