Золото Флинта
Шрифт:
Фрегат Флинт решил пустить на дно. Заполучив трофеи, приказал поджечь корабль. Он считал, что чужой корабль может мстить за свой экипаж, принося беду победителям и убийцам, хотя многие из команды в тайне и ворчали на такую расточительность. Флинт никогда не изменял своему «Моржу», оставался верен ему и не блудил, как он сам говорил, с другими кораблями.
Серебро, шоколад, порох, ружья и деньги, собранные по карманам убитых пиратами солдат и матросов, снесли в трюм, отложив делёж трофеев до возвращения в порт.
На фоне гаснущего фиолетового неба фрегат полыхал оранжевым факелом погребального костра, впечатляющего размерами воображение даже таких не склонных к сантиментам типов, как морские
Пираты, как дети, собравшись у борта, облепив его, как могильные жуки кусок гнилого мяса, смотрели на горящий фрегат, ожидая развязки. Не весь порох они вывезли из арсенала, пару-тройку бочек оставили. Корабль глухо заурчал, треснул, выгнулся так, будто вдохнул раскалённого воздуха вместе с сажей в себя, и тут же вспучился надутой лягушкой. В таком раздутом состоянии он пробыл всего миг, а пиратам показалось, что долго, они сумели рассмотреть мельчайшие детали застывшего на краю гибели корабля. И вот прозвучал взрыв. По центру вырвался, ломая деревянные рёбра построек, бордовый цветок. Всполох! И фрегат, расчленённый ужасающий силой на обломки отдельных фрагментов, взлетел на воздух.
Глава 2
Сергей Лисовский впервые сел за руль такого автомобиля. Ещё бы! Бугатти Чирон, тёмно-синий кузов, кожаный, бежевого цвета, салон, сумасшедшая эргономика, руль не руль, а почти штурвал сверхзвукового истребителя. Ну и как он мог удержаться от такого соблазна и не попробовать? Никак. Его одногруппник, Эдик Чернов, сын олигарха, мог себе позволить жить так, как он, представитель элиты золотой молодёжи, хотел. Хотя семья Сергея тоже не бедствовала и он, поддерживая традицию, пошёл по их стопам и поступил в МГИМО, до крутизны Чернова ему было далеко. Они общались в институте, иногда пересекались на общих для группы мероприятиях вне занятий, но закадычными друзьями никогда не были.
Серёжа обожал машины и всё то, что с ними было связано. На его восемнадцатилетие родители ему подарили БМВ красного колера с оттенком близким к цвету его огненно-рыжих волос. Он радовался такому подарку некоторое время, а потом затосковал. Лисовский всегда хотел гонять по ночным улицам столицы – и не важно какой столицы, на настоящей спортивной машине производства Италии или Франции. Таких денег на прихоть сына у его папы, в недавнем прошлом посла в Уругвае, не нашлось. В среде студентов престижного ВУЗА БМВ, как у него, никого не удивишь. Хорошая, добротная тачка, но, увы, не мечта. Совсем не мечта.
Отношения у Сергея с Черновым были ровные, даже можно сказать, Эдик испытывал к нему симпатию, как к неглупому и интересному собеседнику, независимому в суждениях и не склонному к морализаторству. Увидев, что Чернов подкатил к институту на новой машине (сменил Мазерати на Бугатти), Лисовский едва сдержался, чтобы сразу не кинутся навстречу вылезающему из чуда французского автопрома Эдику, изобразившему на своём лице безразличное к восхищениям толпы выражение барина, жалующего белую ручку для поцелуя. Да, Сергей вполне мог пойти на преступление ради такого спорткара. Он вообще не раздумывая, при определённых обстоятельствах, не погнушался бы и зверством, лишь бы влезть на вершину, лишь бы стать во главе.
Терпения у Лисовского хватило ровно на неделю. Мучался, мучался, и решился. На его удивление, просьба прокатиться на Бугатти не вызвала со стороны Чернова потока глума, он всё понял и дал монаршее разрешение Серёже на получение своей дозы адреналина от езды на спортивном монстре, и благословение на умеренное превышение скорости для большой остроты ощущений и оплаты штрафов, естественно, за счёт Сергея.
Лисовский, обо всём забыв, нёсся по улицам, широким московским проспектам, хордам, испытывая блаженство схожее с состоянием мученика, после долгих скитаний по коридорам подвалам пыточных катакомб попавшего в рай. Водил он неплохо, считая себя не лишённым способностей, прирождённым гонщиком. Это ощущение счастья и невероятного подъёма сыграло с Серёжей злую шутку. Он хорошенько разогнался, когда шедший впереди него паркетник резко затормозил: пришлось объезжать, делая залихватский крюк. С таким сложным манёвром электроника Бугатти справилась образцово. Спорткар плавно объехал препятствие, но лишь для того, чтобы врезаться в выскочившую на перекрёсток под красный свет Шкоду Суперб.
Серёжу кинуло вперёд, потом упругим кулаком отбросило назад, втемяшив в анатомическое кресло. Передок Бугатти вздыбился, лобовое стекло выскочило, осыпав кабину дождём осколков. Мотор, громко пропердевшись, заглох. Оставаясь в сознании, Сергей находился в состоянии прострации: он мало что соображал, но его мозг механически продолжал отщёлкивать кадры всего происходящего вокруг. Вот из-под смятого капота заструился дым, салон начал наполняться запахами автомобильной химии. В отдалении кто-то мычал и охал. Последнее, что он запомнил, это топот ног по асфальту и приближающиеся к нему голоса, дальше провал, реальность погребла сознание под прерывистым заиканием поступающей ошибками ощущений в голову Лисовского массива внешних данных…
Серые стены, тусклый свет, а впереди – мятая железная дверь. Лисовский не сразу понял, где он, а когда до него дошло, Серёжа покрылся липким потом. Тюремная камера. Или КПЗ, или что-то в этом роде: в таких нюансах подлых вещах он не разбирался. Понимал, что попал конкретно и придётся отвечать за аварию. В то, что такое столкновение могло обойтись без жертв, он сам не верил, хотя и очень себя уговаривал поверить.
Вторая волна липкого страха пришла, когда он понял, что будет отвечать не только перед судом за аварию, но и перед Черновым – не перед Эдиком, а перед Черновым старшим: а все знали, что в прошлом он настоящий бандит. Он-то уже позаботится, чтобы Сергею жизнь мёдом перестала казаться. Впору было рвать на себе волосы. Вся жизнь коту под хвост. И чего дураку не хватало? Полез за руль чужой машины, покататься, а в итоге накатал себе на срок и на бог знает что ещё. О карьере дипломата можно было забыть.
Сильно ломило грудную клетку, видно, он хорошо приложился о рулевую колонку. Подушка безопасности сработала, но от удара его это срабатывание не спасло. Лицо тоже болело, но не так сильно. Беспокоил лишь нос, он не хотел дышать и периодически выстреливал иглами боли, вызывающей слёзы. В остальном Серёжа чувствовал себя физически относительно хорошо.
На пике отчаянья, когда взъерошенная психика Лисовского готова была, под аккомпанемент металлических звуков бряцанья ключей, ухнуть в бездну нервного срыва, он отчётливо услышал голос. Сергей огляделся по сторонам. Ни кроватей, ни шконок в камере не имелось, он сидел на деревянном помосте (эшафоте), выкрашенном в поганый коричневый цвет, и находился здесь совершенно один. Тем не менее голос он слышал так, будто кто-то стоял прямо у него за спиной.
– Выход всегда есть даже, казалось бы, из безвыходных ситуаций, – обнадеживающе начал голос. – Да не вертись ты, – заметив, как засуетился Сергей, посоветовал голос. – Я с тобой, но меня здесь нет, можешь не искать.
«Я что, схожу с ума?»
– Не беспокойся, с тобой всё нормально. Ты будешь меня слушать или продолжишь себя жалеть? Я ведь могу и уйти. Разбирайся как хочешь – в конце концов, тебе жить.
– Нет-нет. Я вас слушаю.
– Можно на «ты».
– А с кем я говорю?