Золото императора
Шрифт:
А тем временем во Фракию прихлынула новая волна беженцев. Теперь к остготам добавились теснимые гуннами вестготы и древинги. По прикидкам Пордаки, количество вооруженных людей в провинции превысило сорок тысяч. А под рукой у комита Лупициана имелось всего тридцать тысяч легионеров, разбросанных по разным городам и крепостям. Не говоря уже о том, что по крайней мере треть римских легионов была сформирована из тех же готов. И как эти люди поведут себя при столкновении с соплеменниками, не знал никто, включая самого Лупициана.
— Готов следует разоружить, — сказал Пордака комиту Лупициану и ректору Максиму, — иначе они могут натворить много бед.
— Жалобы на готов идут со всех сторон, — горестно вздохнул Максим. — Варвары разорили десятки вилл в окрестностях Маркианаполя и Андрионаполя, включая загородную усадьбу светлейшего Сальзулы. В ответ Сальзула отказался платить жалованье легионам трибунов Сперида и Колии. Как вам это понравится, высокородный Лупициан?
Комиту Лупициану обстановка, создавшаяся во Фракии, категорически не нравилась. Во-первых, легионеры Сперида и Колии давно должны были покинуть Андрионаполь и отправиться на подмогу императору Валенту, застрявшему в Антиохии по причине недостатка сил. Во-вторых, он лично приказал светлейшему Сальзуле выплатить готским легионерам все причитающиеся им деньги, более того, он эти деньги ему послал. А этот идиот взял денарии себе, якобы в счет погашения понесенных убытков. Если так будет продолжаться и дальше, то высокородному Лупициану придется прибегнуть к крайним мерам, то есть заковать в железо не только проходимца Сальзулу, но и ректора Максима, который своим бездействием потворствует казнокрадам.
— Но позволь, высокородный Лупициан, — вскричал потрясенный до глубины души Максим. — При чем же здесь я?
— Если готы взбунтуются, светлейший, то не поздоровится ни тебе, ни мне, ни Сальзуле, — почти прорычал комит. — Это ты можешь понять!
— Ну, хорошо, — пошел на попятную Максим, — давайте разоружим готов.
— Пордака, — обернулся Лупициан к нотарию, — хлеб в городе есть?
— Я закупил его специально для такого случая, — кивнул расторопный нотарий. — Думаю, готы, получив продовольствие на несколько дней, станут куда более покладистыми.
— Но это же огромные расходы, — всплеснул руками Максим. — Куриалы будут решительно возражать!
— А ты передай своим куриалам, что если готы не получат продовольствия, то они разорят все загородные виллы, — прорычал разъяренный комит, — а я не смогу им помешать, поскольку у меня не хватит сил, чтобы обуздать многотысячные толпы.
До ректора Максима наконец дошло, что ситуация может обернуться очень скверно, настолько скверно, что даже заступничество сиятельного Петрония не спасет его от гнева императора Валента. А потому он заверил комита и нотария, что будет всячески содействовать их разумному плану и даже внесет небольшую толику средств для закупки продовольствия.
— Сколько? — прямо спросил Пордака.
— Пятьсот денариев.
— Две тысячи, — жестко сказал комит Лупициан, чем поверг нервного ректора в тихий ужас.
Решено было пригласить вождей варваров в город, дабы здесь, за крепкими стенами, продиктовать им свои условия. Пордака усомнился, что готы примут условия комита, и настоятельно советовал Лупициану вызвать к Маркианаполю десять легионов пехоты и три тысячи клибонариев. Такая демонстрация силы не будет лишней.
— Ты преувеличиваешь опасность, светлейший Пордака, — возразил нотарию Максим. — Сил в городе и вокруг него достаточно. Я приказал трибуну Аполлинарию перекрыть все дороги, ведущие из города. К тому же мы не можем на виду у гуннов снимать легионеров с границы империи. Чего доброго, Баламбер воспользуется ситуацией, и тогда нам с вами станет совсем худо.
Комит Лупициан счел опасения Максима разумными и решил для начала провести переговоры с вождями, а уж потом принимать силовые меры.
— Я бы поступил иначе, — прищурился на комита Пордака. — Если вожди не примут наши условия, их следует убить. Вряд ли обезглавленные готы смогут оказать нам серьезное сопротивление.
— С этим торопиться не будем, — нахмурился Лупициан. — Надо прощупать настроение вождей, подкупить колеблющихся, а уж потом избавляться от упорствующих.
Нотарий Пордака, озабоченный спасением империи, тем не менее не выпускал из виду Фронелия. От своих агентов он узнал, что бывший магистр наведался в лагерь вестготов и о чем-то долго разговаривал с одним из вождей. К сожалению, имя вождя агенты не запомнили, уж слишком экзотично оно звучало для эллинского уха. После визита к вестготам Фронелий развил бурную деятельность. На глазах агентов Пордаки он закупил до полусотни подвод и чуть ли не целый табун лошадей. Причем посредницей во многих сделках выступала прекрасная Целестина. Из чего нотарий сделал вывод, что вдова патрикия Кастриция пошла на сговор с врагами империи, дабы получить свою долю сокровищ. Скорее всего, Фронелий попытается через Целестину договориться с ректором Максимом о беспрепятственном выезде обоза из города. Наверняка ничего не подозревающий ректор такое разрешение даст, и тогда у бывшего магистра пехоты появится шанс умыкнуть золото из-под носа верных слуг императора. Промедление в данной ситуации было смерти подобно, а потому Пордака скрепя сердце вынужден был обратиться за помощью к Лупициану.
— Ты уверен, что Целестина собирается похитить золото Прокопия? — недоверчиво покосился на Пордаку комит.
— А для чего ей, по-твоему, понадобилось пятьдесят подвод? — усмехнулся нотарий. — Что еще можно вывезти из этого захудалого городишки? Благовония, что ли? Кроме того, я опознал в одном из гостей прекрасной патрицианки бывшего магистра Фронелия.
— А почему ты его не задержал? — сверкнул глазами Лупициан.
— Тебе золото нужно, комит, или старый солдафон, о котором уже забыли оба императора? — обиделся Пордака.
— О Валенте не скажу, но в отношении Валентиниана ты, пожалуй, прав, — криво усмехнулся Лупициан.
— А что у нас с Валентинианом? — удивился Пордака.
— Император умер десять дней тому назад, — сказал спокойно Лупициан. — Я разговаривал с гонцом, которого комит Меровлад направил с печальной вестью к божественному Валенту.
Пордака так и не смог придать своему лицу скорбное выражение, приличествующее случаю. Его буквально распирало от восторга. Со смертью Валентиниана заканчивалась опала бывшего префекта анноны, и он теперь мог без опаски вернуться в Рим. И хорошо бы вернуться в Вечный город с казной, распухшей от золота.
— Не так откровенно, Пордака, — осудил обрадованного нотария Лупициан.
— Я считаю, комит, что в создавшейся ситуации нам следует наплевать на договоренности с префектом Софронием. Ведь наверняка Целестина действует по его указке.
— Допустим, — задумчиво протянул Лупициан. — А что ты скажешь императору Валенту?
— Ничего, высокородный комит, — усмехнулся Пордака. — В конце концов, у нас с тобой слишком много забот, чтобы следить за блудницами. И если благородная Целестина сгинет где-то на дороге вместе с обозом, то в чем же здесь наша вина? Вряд ли в создавшейся ситуации префект Софроний пойдет искать правду к императору Валенту.
— Я дам тебе людей, Пордака, — кивнул Лупициан. — Куда ты собираешься переправить обоз?
— В загородную усадьбу Максима, которую он передал в твое распоряжение, комит.
— А что ты скажешь моим людям?
— Скажу, что благородная Целестина пыталась вывезти из города продовольствие, вопреки твоему прямому распоряжению, и тем самым обречь нас на голодную смерть.
— Разумно, — согласился комит. — И как мы поделим с тобой это «продовольствие», светлейший Пордака.
— Я свое место знаю, высокородный Лупициан, — улыбнулся нотарий. — Сорок процентов — мне, шестьдесят — тебе. И хорошо бы устроить в городе какую-нибудь заварушку с участием готов. Чтобы отбить у обывателей память об обозе. Был он или не был. Выезжал из города или не выезжал.