Золото императора
Шрифт:
— Действуй, Пордака, — приказал Лупициан. — Пусть тебе сопутствует удача.
Переговоры с вождями готов не заладились с самого начала. По мнению Пордаки, комит Лупициан взял неверный тон в общении с варварами. Вряд ли следовало столь уж откровенно демонстрировать римское высокомерие. Лупициан даже не предложил вождям сесть, они так и стояли отдельной группой в огромном зале курии, предназначенном для торжественных приемов, а комит с ректором сидели в креслах на возвышении, окруженные десятком телохранителей. Кроме того, Лупициан обложил курию плотным кольцом из легионеров, что, конечно же, не могло не насторожить готов, прибывших на встречу с ромеями в сопровождении небольшой свиты в двадцать человек. Все готы были при мечах, но без доспехов, подчеркивая тем самым свои мирные намерения. Пордаке очень хотелось послушать, о чем будут говорить Лупициан с вождями, но, к сожалению, его терзали другие заботы. Фронелий не подавал признаков жизни. Агенты Пордаки прочесали весь город, но бывшего магистра не обнаружили. Не нашли они и обоза, который, по прикидкам нотария, должен был находиться на одном из постоялых дворов.
— Ищите, — прорычал на своих нерасторопных подручных Пордака. — Упустите обоз — я вам головы оторву.
Нотарий вернулся в зал, когда спор между вождями и римскими чиновниками достиг апогея. Комит Лупициан побурел от гнева и нервно теребил край своего роскошного плаща, ректор Максим, наоборот, смотрелся бледнее обычного и косил глазами в сторону ближайшей двери.
— Оружия мы не отдадим, — твердо сказал один из готов. — Не вы его нам давали, не вам и отнимать.
Пордаке показалось, что он где-то видел этого рыжеватого молодца, тридцати примерно лет, с пронзительными синими глазами. Однако ему пришлось поднапрячь свою память, чтобы сообразить наконец, что перед ним один из тех самых варваров, которых патрикий Руфин бросил на агентов комита Федустия в доме несчастного ростовщика Гортензия, позднее обвиненного в колдовстве. Именно этот рыжий гот едва не снес Пордаке голову, когда тот вздумал проявить неуместную доблесть. Потрясенный нотарий направился прямиком к комиту Лупициану и прошептал ему на ухо роковые слова:
— Это рекс Придияр Гаст, один из сподвижников Руфина.
Собственно, Пордака хотел лишь предостеречь комита от поспешных действий в отношении варваров, но вышло все наоборот. Видимо, в Лупициане все это время жила обида за поражение, нанесенное ему варварами в битве десять лет назад. Он взревел раненым быком и, обернувшись к телохранителям, крикнул срывающимся голосом:
— Убейте их!
Этот приказ был столь неожиданным, а безумие, вдруг захлестнувшее обычно сдержанного комита, столь очевидным, что телохранители растерялись. К тому же Лупициан не взял в расчет того обстоятельства, что вожди варваров числом превосходили его личную охрану раза в полтора, а потому и обнажать мечи в такой ситуации было чистым безумием. Тем не менее кровь пролилась, и пролилась она раньше, чем Пордака, вооруженный, к слову, лишь кинжалом, успел добраться до двери. Опомнившийся Лупициан метнулся вслед за расторопным нотарием с громким криком:
— На помощь, легионеры, здесь убивают вашего комита!
Панический крик Лупициана был услышан, толпа легионеров ворвалась в зал, и началась такая рубка, от которой у Пордаки волосы встали дыбом. Комит и нотарий успели невредимыми покинуть залитый кровью зал. А вот ректору Максиму повезло гораздо меньше, он поскользнулся на мраморном полу и попал-таки под удар разъяренного гота. Со двора курии неслись крики. Похоже, легионеры спешили на помощь своим товарищам. Пордака уже вздохнул было с облегчением, но, как вскоре выяснилось, преждевременно. К готам тоже подошло подкрепление. Трудно сказать, каким образом варвары узнали о кровавой бойне в курии, но весьма значительная их часть прорвала оцепление у ворот и бурным потоком хлынула в город. Пордака, шепча проклятия по адресу как покойного Максима, так и живого пока Лупициана, которые затеяли совершенно не к месту кровавую бойню, не удосужившись прикрыть городские ворота, все-таки сумел чудом выскользнуть из смертельной ловушки. И уже здесь, в двадцати шагах от курии, он столкнулся нос к носу со своим агентом.
— Обоз выехал из развалин храма Арея и движется по улицам города к воротам, — обдал нотария перегаром пронырливый эллин.
Теперь Пордаке стало понятно, почему готы ринулись в город. О бойне в курии они не знали и не могли знать, просто Фронелий и Придияр Гаст договорились затеять в городе беспорядки, дабы позволить обозу беспрепятственно покинуть город. Надо отдать должное готам, они грамотно перекрыли узкую улочку, ведущую от казарм к воротам. Легионеры, встревоженные криками, бросились было к курии, но наткнулись на ощетинившуюся копьями фалангу и не сумели с ходу проломить стену из человеческих тел. Пордака не знал, удалось ли уцелеть в кровавом угаре комиту Лупициану, зато он собственными глазами видел, как Придияр Гаст в окружении горстки готов прорубился сквозь кольцо растерявшихся легионеров и соединился с толпой разъяренных варваров. Теперь готы заблокировали не только казармы, но и курию. Видимо, рыжий Придияр даже в этой непростой ситуации не потерял головы и действовал по плану, согласованному с Фронелием. Что ж, у светлейшего Пордаки тоже был свой замысел, коварством не уступающий замыслу противников, и нотарий решил, что сейчас наступило самое подходящее время для его реализации.
— Коня мне, — рявкнул он на своего агента.
Кони были приготовлены заранее. Пордака без помех проник в конюшню дворца светлейшего Максима, расположенного недалеко от курии, и сел в седло. К нему присоединились пятеро агентов, навербованных в городских притонах. Вид у них был довольно воинственный, и Пордака очень надеялся, что городские головорезы сумеют защитить его от случайного наскока.
Нотарий подъехал к городским воротам, когда последние телеги обоза с сокровищами уже покидали гудевший растревоженным муравейником город. Со стороны курии доносились громкие крики и лязг оружия. Пока что трудно было понять, кто там берет верх, но это в данную минуту не слишком волновало Пордаку. Куда больше его беспокоила мысль о том, успел ли трибун Аполлинарий с сотней клибонариев занять заранее оговоренную позицию. Пордака, в сопровождении своих агентов, поскакал вслед за обозом, стараясь держаться в отдалении, дабы не быть опознанным Фронелием или Целестиной. К счастью, пыль, поднятая телегами, послужила для него хорошим прикрытием. Нотарию удалось незаметно обогнуть обоз и даже опередить его на дороге, ведущей к Андрионаполю. Здесь в небольшой рощице его поджидал трибун Аполлинарий со своими клибонариями.
— Ну что? — спросил трибун у Пордаки, вспотевшего от переживаний и бешеной скачки.
— Это они, — ткнул пальцем в клубы пыли нотарий.
— И сколько их?
— Десятка полтора охранников и возницы, — возликовал Пордака. — Я бы не стал тебя отрывать от службы, светлейший Аполлинарий, если бы не подлость спекулянтов, прячущих продовольствие, чтобы потом продать его подороже. А голодные готы того и гляди взбунтуются, и тогда всем нам придется худо.
Клибонариям лихого трибуна даже не пришлось обнажать мечей. Охрана обоза разбежалась раньше, чем Пордака успел глазом моргнуть. Подчиненным Аполлинария с большим трудом удалось с помощью ругани и плетей удержать возниц, едва не побросавших лошадей прямо на дороге. Протест по поводу враждебных действий клибонариев выразила только благородная Целестина, однако и она быстро увяла, как только опознала в одном из грабителей светлейшего Пордаку.
— Будешь молчать — не обижу, — успел шепнуть ей нотарий, после чего умная женщина сразу же примолкла.
Обоз продолжил свой прерванный путь, но теперь уже под бдительной охраной конников императора Валента. Пока в создавшейся ситуации Пордаку огорчало только одно — бывший магистр Фронелий опять проскользнул у него между пальцев. А ведь наверняка негодяй выехал из города вместе с обозом. Впрочем, ввиду большого прибытка об этом досадном упущении можно было забыть. Куда больше Пордаку волновал другой вопрос: жив ли комит Лупициан? Придется ли нотарию отдавать ему половину сокровищ, или потери Пордаки ограничатся лишь небольшой суммой, выплаченной Аполлинарию и его подручным? Бывшего префекта анноны так и подмывало заглянуть в одну из телег, прикрытую плотной материей, но он сумел обуздать свое неуместное в данных обстоятельствах любопытство. Содержимое мешков он еще сумеет проверить, а пока следует спокойно обдумать, каким образом переправить обретенное богатство в Рим с наименьшими потерями. Если Лупициана действительно уже нет в живых, то Пордаке придется договариваться с Целестиной и ее мужем Софронием, что, конечно, чревато потерями, зато позволит нотарию избежать ненужных вопросов и придирок.
До виллы Максима, расположенной в десяти милях от города, обоз добрался уже под вечер. Вилла была обнесена довольно высокой оградой, и это как нельзя более устраивало светлейшего Пордаку. Он первым подскакал к воротам и грозно прикрикнул на замешкавшегося раба. Нотария в усадьбе знали очень хорошо, а потому никому и в голову не пришло ослушаться его приказов. Пятьдесят телег хоть и с трудом, но разместились в обширном дворе. Лошадей выпрягли и устроили под навесами. Оставалось только выпроводить клибонариев из усадьбы, не вызвав у них неудовольствия и подозрений. Пордака с широкой улыбкой на устах подошел к трибуну Аполлинарию и торжественно вручил ему довольно увесистый кожаный мешочек:
— Здесь пятьсот денариев. Подарок тебе и твоим людям от комита Лупициана.
Аполлинарий хоть и был удивлен неслыханной щедростью своего обычно скупого начальника, но деньги взял. После чего взмахом руки приказал своим людям следовать за собой. Пордака проводил глазами клибонариев, облегченно вздохнул и приказал рабам закрывать ворота. После чего помог скучающей Целестине выбраться из возка на дорожку, присыпанную речным песком.
— Надеюсь, тебя не слишком утомила эта поездка, благородная госпожа?