Золото Маккенны
Шрифт:
— Конечно. Он — кавалерийский разведчик, и найти нас — его работа. Ведь он не за наградой гонится.
— Я знал нескольких разведчиков, которые получали награды за поимку преступников. Да и ты их знал.
— Ну, что же, ты прав. В старые добрые времена такие люди приносили наши головы в корзинах, если за это платили. Но времена меняются, Маккенна. То время кануло в вечность. Теперь кавалеристы больше не разрешают своим разведчикам отрезать головы. Офицеры стремятся добыть живого «языка». Люди больше не любят вида крови. Думаешь, мне это нравится? Или тому же Микки? Не-ет, у нас в Мексике дела обстоят по-другому. Там я должен быть настороже. Но здесь, в Эстадос Юнидос? Ха!
— Очень длинная и впечатляющая речь, начальник.
— Тема мне хорошо знакома…
— Не сомневаюсь. Может, у нас есть немного времени отдохнуть и ополоснуться, прежде чем появится Микки?
— Надо всё тщательно проверить. Хачиту я поставлю возле входа в каньон. У этого местечка есть одна неприятная особенность: отсюда не увидишь приближающегося человека, если он скачет снизу. Он сразу выныривает из-за поворота.
— Я говорил именно об этом, — сказал Маккенна.
— Знаю, знаю, но не бери в голову. С Хачитой на страже мы будем в безопасности. Мне, например, очень хочется принять ванну. Пошли, амиго, искупнемся. Видишь то прелестное озерцо? Оно словно специально поджидает нас…
Маккенна, конечно, признал, что вода выглядит очень соблазнительно. Хотя его больше волновал Микки Тиббс, чем личная гигиена. Но, посмотрев на хмурившегося Хачиту, он отбросил сомнения. Если уж нельзя отдохнуть с таким вот сторожевым псом — тогда отдохнуть нельзя нигде. Шотландец решил доверить свою судьбу краснокожему гиганту.
— Ну что ж, начальник, пошли.
Они двинулись через лужок; женщины шли следом. Пелон махнул рукой, и по его сигналу Хачита повернул назад. Подойдя к озерцу, люди, по апачской традиции, сначала занялись лошадьми. Маленькие мустанги напились быстро: они совсем не походили на «цивилизованных» лошадей, которые будут булькать, пока бока у них не раздуются, как воздушные шары. Коней отпустили пастись на длинной привязи. Из трёх вьючных лошадей осталась лишь одна. К удивлению Маккенны, Пелон приказал старой Маль-И-Пай заняться разбивкой лагеря. Салли пошла рубить дрова для костра.
— Идея состоит в том, — пояснил бандит, — чтобы заставить Микки поверить, будто мы его совсем не ожидаем.
— Очень уж всё нарочито, начальник. Стук этого тупого топора будет слышен миль за пять от каньона.
— Если ветер будет дуть в нужную сторону…
Маккенна вытащил свою трубку, а Пелон обнаружил в кармане одну из кручёных чёрных сонорских сигарет, которые очень любил. Мужчины закурили. Лёгкий бриз заносил в каньон свежий воздух. Под чахлой тенью трёх остроконечных тополей было приятно покурить. Маккенна сильно втянул в себя запахи прокалённого солнцем каньона. Он вспомнил старика Эна и то, как тот обожал свою загадочную землю. Наблюдая за старой Маль-И-Пай, за тем, как она разжигает костёр, чтобы сварить на нём дневную порцию кофе, и при этом что-то мурлычет себе под нос — поёт, словно девочка, ублажающая, скажем, Локо, Джеронимо или Начеза, — шотландец подумал: всё-таки здорово жить вот так, отрезанным от остального мира, в окружении аборигенов. Даже пылкая, страстная Салли, казалось, отдыхает здесь, вдыхая убаюкивающие запахи. В её движениях проскальзывала природная грация, отсутствующая в белых женщинах. Всего за несколько лет в этой стране Маккенна стал свидетелем того, как разрушился привычный уклад жизни апачей. Ему стало больно и грустно: сейчас, сидя здесь с Пелоном Лопесом, он, возможно, видит последних настоящих индейцев.
— Пелон, — сказал старатель, вынимая трубку, — мне бы хотелось поговорить. Не возражаешь?
Бандит взглянул на него:
— Это странно. Я сам только что хотел… Моё сердце тронули песня водопада и птиц, живущих здесь, звон топора и запах дымка, поднимающегося в небо. Чёрт его знает, что такое, амиго, но это меня растрогало. Кажется, будто я с чем-то прощаюсь. Чувствую невероятную печаль… А ты, Маккенна? Что это — место такое или нечто другое? Ты понимаешь что-нибудь?
— Мужчине не дано знать, отчего ему в сердце закрадывается печаль, — ответил рыжий старатель. — Но, если говорить начистоту, — да, Пелон, я чувствую нечто подобное. Я думал о том, что через несколько лет мы не сможем вот так запросто скакать по прериям и пустыне, разбивать лагеря и отдыхать в таких каньонах, предоставленные самим себе и нашим мыслям.
Лицо Пелона стало ещё уродливее.
— Не смей так говорить! — пылко сказал он. — Не хочу я этого слышать! Если это всё, о чём ты хотел сказать, — лучше заткнись!
— Нет, не всё, — отозвался Маккенна успокаивающе. — Я не хотел сказать ничего дурного. Просто это — индейская земля, и вы, последние индейцы, используете её по назначению. Не злись. Пусть останется лёгкая грусть. Но не злость.
Пелон какое-то мгновение рассматривал собеседника. А потом сделал нечто странное: положил свою огромную волосатую и невероятно сильную руку на плечо старателя и бережно сжал его. К своему изумлению, Маккенна увидел в чёрных раскосых глазах слёзы.
— Правильно, — сказал бандит, — давай погрустим немного, старина.
Несколько минут они сидели молча и курили. Наконец, разбойник кивнул:
— А теперь давай поговорим. Что ты хочешь узнать?
Маккенна хотел расспросить Пелона о его жизни и поисках, которые привели его сюда. Но решил не рисковать и не вдаваться в столь деликатные подробности.
— Давай лучше поговорим о золоте, — сказал он. — И, естественно, о Сно-Та-Хэй. О каньоне я слышал множество разных историй, но почему-то не верил им. Может быть, ты расскажешь легенду так, как её передают люди клана чирикауа?
— Почему именно чирикауа? — спросил Пелон.
— Только потому, что Нана, хранитель тайны, был из этого клана.
— Правильно. Несколько позже его клан откололся от главных сил племени. Но это было в порядке вещей в старые времена. Во времена, когда Адамса поймали в Сно-Та-Хэй.
— Значит, легенда известна тебе от индейцев?
— Конечно. Я слышал её множество раз. Старая Маль-И-Пай, чтобы скоротать долгие зимние вечера, рассказывала нам свои байки. Но тогда мы с Салли были совсем маленькими.
— Может, ты мне расскажешь? Поделишься воспоминаниями? Только воспоминаниями. Пожалуйста…
Убийца-полукровка пристально посмотрел в лицо старателю, потом отвёл глаза.
— Да, — ответил он, — поделюсь…
Каньон Погибшего Адамса
Вначале Пелон определил для Маккенны время действия: 1864-й год. Гражданская война. Адамс, имени которого теперь никто не помнил, возил грузы из Таксона в Лос-Анджелес и обратно. У него был приятель, которого он сделал партнёром. Ребята заколачивали деньгу и владели двумя грузовыми фургонами: пока один шёл туда, второй — обратно. Когда солдаты ушли на войну, апачи снова решили взять под контроль караванные пути. Приятель Адамса струхнул и продал свою долю Адамсу. Тот остался в одиночестве. Так как теперь ему приходилось самому управляться с двумя фургонами, он прицепил их один к другому и поставил в упряжку шесть здоровенных лошадей. Чирикауа предупредили его, чтобы он не поставлял больше белым переселенцам продукты на территории, принадлежавшей когда-то апачам, но Адамс не придал значения их словам.
Как-то на рассвете на фургоны напали апачи и угнали всех лошадей. Адамс храбро пустился в погоню. Он нагнал грабителей и отнял часть лошадей. Но, когда вернулся в лагерь, обнаружил, что фургоны и товары сожжены дотла. Угон лошадей был обманным манёвром: заманив его в пустыню, апачи сделали то, чего на самом деле добивались, — заставили Адамса прекратить торговые перевозки.
Адамс, прихватив вещички, ружьё и взяв в повод двенадцать лошадей — всё, что у него осталось в этом мире, — пустился в путь. В огне сгорела даже деревянная коробка, в которой Адамс хранил свою невеликую наличность: около двух тысяч долларов в бумажках гринго. Так он приехал в другой лагерь, оказавшийся селением племени пима. Тот, что спалили, находился у Джила-Бенд, и пима стояли на расстоянии полудня езды. Итак, мы знаем, где располагалась эта деревушка: на юго-западе от Финикса.