Золото Маккены
Шрифт:
Маккенна возвратился к девушке по фамилии Стэнтон и ещё раз взял её руку в свою. Ничего не было сказано, но в том не было и нужды. Пожатие их пальцев высказало всё.
16
Револьверный дым и серапе
Ближайшей проблемой были солдаты-бизоны. Нечаянные Травы, оазис апачей в пустыне Выжженного Рога, на самом деле был тайным местом для привала. Труднопроходимая тропа, извивами спускавшаяся вниз три мили до Яки-Спринг, служила единственным входом (и выходом) на чудесную поляну, удобную для отдыха лошадей и вьючных животных. Это, конечно, как теперь обрисовал своим слушателям Пелон, было веской причиной, почему апачи не пользовались убежищем в качестве обычного водопоя. Едва только секрет тропы становился известен врагу, стоянка превращалась в ловушку. Пелон и другие пользовались им лишь тогда, когда непосредственной погони, да, по сведениям, и белых людей вообще в округе не было. Неожиданное прибытие кавалерии негров, их нахождение в непосредственной близости к партии из Хила-Сити, таким образом, создавало самый настоящий кризис.
— Товарищи, — воскликнул Пелон, разводя руками, — эти чёртовы чернокожие солдаты, встав лагерем здесь, у ручья, требуют нашего внимания. С рассветом они станут выяснять, что случилось с Бешем и другими, за кем они гнались от Хила-Сити. И надолго их не обманешь. Не забывайте, что их ведёт грамотный белый офицер и что у него есть пёс-ищейка, на четверть апаче, в качестве скаута. Некоторые из нас знают этого самого скаута, и даже слишком хорошо. Зовут его Юный Мики Тиббс. Отец его был первым Мики Тиббсом, полубелым, полуапаче, и на все сто — сукиным сыном, целиком из былых времён. Матерью — чистокровная скво мескалеро. Одно время её разыскивали из-за двух белых, убитых во сне, ради старого мула и куска бекона. Вот наилучшая порода хешке, какую можно найти, а этот Юный Мики — зловреднее жеребца-мустанга. Он, правда, всего-навсего мальчишка, однако прямо из ада. Едва назавтра взойдёт солнце, он отыщет эту тропу к Нечаянным Травам. Скорее всего он уже знает о ней от какого-нибудь жалкого пьяницы, родича-мескалеро, который продал её за пинту тулупаи.
Пелон вздохнул и покачал головой.
— Спросите у Беша, — предложил он остальным. — Он скажет вам, как я сказал, — эти солдаты-бизоны заперли нас здесь. Мы могли бы уйти пешком, но не годится отправляться пешими к Сно-Та-Хэй. Вот так.
— Ты хочешь сказать, — осведомился Санчес, — что нам следует вступить в драку с солдатами или бежать пешком через эти гряды скал?
— Нет, — сказал Пелон, — мы можем встретиться поутру и сдаться им с самыми добрыми чувствами. Конечно, чувства уже не будут добрыми, когда солдаты приведут нас в форт и проденут шеи в верёвку.
Маккенна, наблюдая за говорившим, вновь услышал тот инстинктивный голос, однажды подсказавший ему, что где-то глубоко внутри этого бандита-убийцы из Соноры тлеет слабая искра человеческого достоинства, чего не скажешь про большинство обычных преступников.
— Значит, ты считаешь, что нам следует биться или бежать, — уточнил Санчес, сам по себе, конечно, не подверженный добрым чувствам, — не так ли?
Пелон, повернувшись к нему боком, бросил остальным:
— Простите его, он — солдат мексиканской армии, федералес. Они не дерутся, если их не наберётся сотня против ваших десяти.
— Что ты предлагаешь, хефе? — спросил Маккенна. — Ведь не думаешь же ты, что белые люди станут сражаться против солдат там внизу. Другой путь есть?
— Да, — ответил Пелон быстро. — Вам хотелось бы послушать? Не торопитесь, скоро услышите.
Он замолчал, изучая всех. Маккенна подумал, что к своим людям Пелон присматривается внимательнее, чем к тем, кто сидел по «белую» сторону очага. Было ясно: что бы он ни намеревался предложить, его план содержит элемент риска, даже, быть может, семена прямого бунта. Рыжебородый золотоискатель весь напрягся.
— Нам нужно, — продолжал Пелон, — ещё больше отделить плевелы от пшеницы.
— Что это значит? — резко спросил Санчес.
— Нас всё ещё слишком много. Потери Лагуны и Мартышки недостаточно. Должны уйти и другие.
— Ты хочешь сказать, — вмешался Беш, апаче, — что будут ещё убийства?
— Вовсе нет. Я не сказал этого слова.
— Не в слове дело, — отозвался Беш. — Как насчёт смысла?
— Смысл, — отвечал Пелон, — просто вот в чём: одни из нас отправятся в Сно-Та-Хэй, другие — нет.
— Мы вернулись к той ситуации, когда Хачита встал позади тебя с топором, — заметил Беш.
— Нет, нет, — отрицал Пелон, поспешно оглянувшись посреди фразы. — Ты совсем не уловил моей мысли. Я хочу сказать, что мы согласимся на том, кто поедет, а кто нет.
— Как это сделать? — пробормотал Санчес.
— Легко, — сказал Пелон. — Этот вопрос решу я.
— Ты? — прервал Вэчел, намеренно обращаясь по-английски, хотя говорил по-испански так же хорошо, как туземец. — Я не доверил бы тебе решать, сколько волос на бильярдном шаре. — Он жестом указал на своих белых спутников. — Это мы будем решать всё, что потребует решения, ясно?
Пелон вновь пожал плечами и развёл руками.
— К счастью, коротышка, — сказал он, — у нас нет предмета для спора. Я имел в виду, что моя половина слишком велика.
Тотчас же Беш и Санчес вскочили на ноги, а великан Хачита без спроса подошёл и встал рядом со своим другом Бешем. Никто из апачей ничего не сказал, предоставив дезертиру из мексиканской армии, сержанту Венустиано Санчесу, выразить общее удивление.
Последний подошёл к своей задаче весьма нерешительно. Всего несколько минут назад Пелон раскроил череп Мартышке. Всего минута прошла с тех пор, как Хачита занёс топор, чтобы разнести череп Пелону. Смерть витала всюду во тьме Нечаянных Трав. Санчес мрачно кивнул.
— И кого ты исключаешь? — спросил он.
Мгновение Пелон взирал на него, затем разразился своим леденящим смехом. Когда он совладал со своим весельем, то положил дружескую руку на плечо своего мексиканского товарища и сказал с теплотой в голосе:
— Венустиано, старый приятель, не думаешь ли ты, будто я включил тебя в столь несчастливое число? Тебя, кто был со мною на дюжине троп? Тебя, кто значит для меня больше, чем родной брат? Во имя Господа, как можешь ты стоять там и сомневаться во мне?
Лицо Санчеса посерело ещё больше. Голос его задрожал.
— Значит, ты действительно хочешь исключить меня, — прошептал он.
— Ну, конечно, — весело заявил Пелон. — Как мог ты когда-либо подозревать иное, старина?
Он доставил своему мексиканскому «лейтенанту» ещё один болезненный момент, затем неожиданно обнял его. Санчес не знал, смеяться ему или плакать. Но когда Пелон отпустил его и отступил, верхняя губа разбойника искривилась в той гримасе, которая, как все знали, считалась улыбкой.