Золото Рейха
Шрифт:
Ничего не подозревавший о своем будущем взлете Виталик сидел возле института на парапете вечно не работающего фонтана с калькулятором в руке и колдовал над чужой курсовой работой.
И тут невдалеке он увидел двух парней, которые с не менее серьезным видом священнодействовали на клочке бумаги тупым карандашом. Суть их занятия не составляла никакой тайны для прохожих. Один из них держал в руке пачку тогда еще советских рублей, другой — несколько долларовых купюр. Естественно, сдавай парень сотку или пятидесятку, подсчет можно было бы произвести и в уме. Но ему понадобилось продать ровно тридцать семь баксов, а на заре рыночной
Тот, весьма польщенный, ввел в память нужные цифры и буквально за секунду произвел несложную операцию: тридцать семь умножил на курс бакса. Валютчик со сдатчиком удалились, в награду угостив помощника сигаретой, а Виталик остался сидеть, тупо уставившись на цифру в окошечке калькулятора, именуемую в математике произведением.
Это самое произведение заворожило его, словно произведение искусства. Оно составляло аж две стипендии. И он понял: теперь не сможет спокойно спать, спокойно есть, зная, что где-то совсем рядом, даже задевая его, проходят большие, как ему тогда казалось, деньги.
Назавтра он разыскал того же самого валютчица. Несколько раз вроде бы случайно прошелся возле него, пока сей коммерсант не заприметил Виталика и не поздоровался с ним. И Езерский до самого вечера постигал тайны ремесла, за которое тогда еще можно было получить длительный срок с конфискацией и даже смертную казнь. За этот день он научился многому: безошибочно определять переодетого сотрудника милиции, никого не обманывать, поскольку «точка» стоит куда дороже сиюминутной выгоды.
В то время территория Смоленска еще не была так жестко поделена, как теперь, и, напрягшись, Виталий сумел-таки отыскать место и для себя. Он так и не доучился, получив лишь справку о незаконченном высшем образовании. В дождь, в слякоть и в жару незаконченный инженер стоял возле рынка, сжимая в руках пухлую пачку денег, перетянутую черной аптекарской резинкой.
Через месяц он умел уже делать все то, что и остальные его новые коллеги. Но этого ему было мало. Если другие стояли с криво оторванной гофрированной картонкой в руках, на которой шариковой ручкой были выведены знаки доллара и немецкой марки, то привыкший к четким и красивым чертежам бывший студент инженерного вуза сделал себе фирменную вывеску, маленькую, но броскую.
Он приходил на работу с фанерной табличкой, выкрашенной нитроэмалью. На белоснежную поверхность были наклеены увеличенные в полтора раза ксерокопии стодолларовой купюры и банкноты в двадцать немецких марок. Ксерокопию он аккуратно разрисовал фломастерами, так что, если бы не размер, денежные знаки легко можно было бы спутать с настоящими.
Реклама, как известно, — двигатель торговли.
На Виталика обращали внимание и отдавали ему предпочтение перед другими менялами с их неряшливыми картонками. Да и принтер в калькуляторе, совершенно ненужный в инженерных расчетах, работал теперь на клиента.
Вместе с рублями валютчик новой формации выдавал сдатчикам почти настоящий кассовый чек, на котором значились курс, сумма и результат, полученный на руки. Пару раз возникали неприятности с милицией, но бескорыстие не входило в число достоинств стражей правопорядка города Смоленска. К тому же милиционеров тоже иногда посещало желание насладиться шелестом вечнозеленого долларового дерева.
За четыре года Виталик сделал
В последнее время жизнь Виталика стала входить в привычную колею, когда ничего необычного тебя уже не подстерегает и ты почти наверняка знаешь свое будущее. Постепенно криминальные капиталы легализировались, вкладывались в местные банки, и вот уже три месяца, как Езерский со своей бригадой работал почти легально. Управляющему банком, которому удалось выкупить все пункты обмена валюты (в просторечии «сдачки») в районе рынка, пришлась по душе и гениальная идея Виталика.
Рынок — это то место, где большинство валютных сделок проходит мимо «сдачек». Ни охране, ни милиции всех валютчиков здесь не выследить. Вернее, можно отследить профессионалов, но не гастролеров, промышляющих от случая к случаю, или просто законопослушных граждан, пришедших поменять свои кровные по чуть завышенному курсу. Суть идеи была такова: бригада Езерского заключает с банком негласное соглашение, состоящее в следующем. Банк снабжает их валютой и рублями, работают они на банк по курсу чуть выше, чем в «сдачках», но за это обязуются пресекать все левые сделки.
Неподалеку от рынка банк снял квартиру, куда чуть ли не с рассвета собирались валютчики. Туда же утром приезжал фирменный броневик банка с мешками денег. Все это подсчитывалось, приходовалось по накладным. Вечером операция повторялась. Сдавались валюта, рубли, получались комиссионные. Внакладе никто не оставался. Единственное, что могло испортить жизнь, так это внеплановый приезд в Смоленск ОМОНа из Москвы или соседних городов для того, чтобы навести порядок на рынке. Местная милиция давно уже, что называется, сама жила и давала жить другим. Но о таких приездах Виталика Езерского оповещали заранее сведущие люди, и тогда в его бригаде объявлялся выходной.
И вот в размеренную жизнь преуспевающего бизнесмена вторглось несчастье, случившееся с его сестрой Мариной.
Девушке в этом году исполнилось всего двадцать лет. О случившемся в городе знали многие. Ходили разные сплетни, даже в паре газет появились публикации без фамилий, с одними инициалами. Но мало кто знал, что случилось это именно с Мариной… И вот уже два месяца, как она жила у брата, больше ей идти было не к кому. Виталик надеялся на время, которое справедливо считается лучшим лекарем.
Первый месяц он еще боялся, как бы Марина не надумала покончить с собой, но сообразил, что, если этого не случилось в первый день, дальше дела пойдут на поправку. Теперь он даже привык, что живет в новой квартире не один. Все-таки приятно, когда возвращаешься домой и тебя ждет ужин, есть с кем поговорить, а при какой-нибудь неприятной встрече можно сослаться на сестру, которая ждет дома и волнуется.
Так что наслаждаться жизнью Виталику мешало только одно обстоятельство. Привыкший к ночным студенческим бдениям над чертежами, он не мог безболезненно перенести необходимость рано вставать. А городской рынок оживал уже в семь часов утра, а значит, около шести нужно быть на месте, чтобы расставить всех «бойцов» на места, оговорить условия работы на сегодняшний день. Но тут уж ничего нельзя было поделать, приходилось мириться с жестокой реальностью.