Золото Советского Союза: назад в 1975

Майоров Сергей

Сто лет я не получал писем на бумаге. Так чтобы не из налоговой или банка, а настоящее письмо от живого человека. Поймал себя на том, что сижу и улыбаюсь. Настоящий эликсир счастья.

А ведь ещё бандеролька у меня, куда я её сунул? Оказалось, свёрток упал, пока я читал письмо. Вернувшись в дом, разрезал верёвки, мелкие во все глаза смотрели на сургучные печати.

— Отдашь нам? — спросили они.

— В почту будете играть?

— Нет, в пиратов. Это на карту надо наклеить.

— Да забирайте, — разрешил я и заглянул внутрь. Блин! Деньги. Две пачки двадцатипятирублёвых.

Я

поспешно выдернул упаковку, которую уже тянули к себе младшие.

— Попозже отдам, — пообещал я и закрылся в комнате, чтобы внимательно изучить, что это и от кого.

Было две версии, обе совершенно дикие. Вознаграждение за самородок, но какого хрена таким странным образом? И Боцман. В почтовых закорючках, шифровках и печатях нашёлся обратный адрес — главпочтамт города Бодайбо. Отправитель Сидоров И. М.

Внутри была маленькая записочка: «На поправку здоровья. М. В.» Всё-таки Боцман. Интересуется моими делами, стало быть. Знает, где меня найти. Валить надо из района, и поскорее. И денежки в жилу будут. Осталось уведомить власти о своём горячем желании. Увижусь с батей, буду требовать меня выпустить. Все вузы разбегутся, пока я тут бездельем маюсь.

К обеду отец пришёл сам, и принёс на блюде то, что я хотел: мне наконец разрешили выехать из посёлка, с условием явки по вызову суда. Я свободная птица! Могу лететь, куда хочу!

Сегодня явно мой день, пока все подарки вовремя и в тему. Пора бежать за билетами, и в путь. Осталось порешать насущные дела.

Сразу посоветуюсь с батей по поводу романовского клада. Передам ему информацию, пусть сам решает, как с ней поступить.

Отец не обрадовался. Кажется, тема золота у него в печёнках сидит.

— Надеюсь, больше ты никаких кладов не находил? — обречённо спросил он.И я понял, что про боцмановский сундучок говорить не стоит, во всяком случае, пока. Тем более, я уже не был уверен, что хочу его кому-то отдавать, хоть советскому государству, хоть Боцману. Это же и моё родовое наследство.

— У меня к тебе большая просьба, узнай, что мне с кладами делать. Сам понимаешь, с моим даром я с ними буду сталкиваться. Куда бежать, кому докладывать, что мне за это будет?

— Сынок, — тихо, чтобы никто не услышал, сказал он, наклоняясь ближе. — Сам-то ты как думаешь, долго ты протянешь, если начнёшь государству таскать клады один за другим? Один самородок — случайность, бочонок золота — подозрительная закономерность. Третий сундучок — красный сигнал тревоги.

— А если я не сам? — так же тихо предложил я. — Через кого-нибудь.

— А вариант честно трудиться ты не рассматриваешь?

— Рассматриваю. Я ж шоферюга с многолетним стажем. Права только получить надо. Придётся заново учиться на те категории, которые у меня без того были. Но ты же понимаешь, когда в человеке что-то заложено, оно само выпирать начинает, а то ещё хуже — помогут доброхоты. Прецедент есть, — показал я на пулевое в груди.

— Думаешь, он будет тебя искать?

— Бать, он ведь не один в курсе. И каждый посвящённый свои корыстные цели преследует. Я потому ещё и хочу уехать подальше, чтобы не сиять огнём в темноте — вот он я, берите,

пользуйтесь.

— Если это намёк на меня, то я не собираюсь тебя использовать.

— Тут без тебя тесно. Но вообще, не зарекайся. Это пока нет необходимости, ты на меня коварных планов не строишь. А если встанет вопрос ребром — правое дело или я? А? Можешь не отвечать. Это тебе просто для раздумья.

Разговор прервала мать, пришедшая со сковородой котлет. Она их жарила в бане, потому что дома печка летом не топилась, а готовила сегодня сразу много всего, двух электрических конфорок не хватало.

— Дмитрий Прокопьевич, рады вам, садитесь к столу. У Саши День рождения.

— Спасибо, я на минутку заскочил. Мои поздравления. Саша, держи подарок, — снял он с руки часы и протянул мне. — На память и вообще. Знаю, ты хотел. Ещё раз с Днём рождения!

— Спасибо, — только и успел я поблагодарить, сжимая в руках хранящий тепло отцовской руки подарок. Самый ценный!

— Мам, я завтра уезжаю, — объявил я.

— Как? — чуть не выпустила сковороду из рук она. — Так внезапно?

— Какое внезапно? Я ещё когда об этом говорил?

— Но завтра?! У меня и денег сейчас на билет не хватит, на книжке лежат.

— Денег мне не надо. И вещей по-минимуму.

— Подожди-ка. Как это не надо? — вцепилась мать клещом.

— Так. Вознаграждение за самородок мне дают. Его на всё хватит, и ещё останется.

Трагедия на тему «Саша уезжает» висела над столом в течение всего вечера, хотя горевать матери было особо некогда: пришли гости, которых я не знал, но видимо они меня знали. Соседка тётя Дуся и ещё одна мамина подружка, всё норовили подёргать меня за уши. Потом поставили к дверному косяку, поставили на макушку книжку и отчеркнули рост. Оказалось, такими отметками весь косяк исчерчен: С. 16, С. 15, и далее по нисходящей. За прошедший год вырос на пять сантиметров. Внизу метки брата и сестры с шифровками Т. и М.

Пришёл и Пётр Иванович. Он чувствовал себя не в своей тарелке, и после сбивчивого тоста за здоровье именинника я предложил ему выйти подышать.

— Пётр Иванович, давай начистоту. Что у тебя с матерью и какие дальнейшие планы?

— Я… у меня ничего такого… — заикаясь начал он.

— А если ничего, так нечего бабе мозги пудрить.

— Да нет, я не в том смысле, я наоборот, со всей душой. Но ведь она ничего не говорит…

— А, боишься, что откажет? Чудак человек. Так ведь она будет ждать, пока ты первым не решишься. А ты чего кота за яйца тянешь? Любишь — прямо скажи. Вот сегодня и скажи. Щас мы спать уйдём, тёток спровадь по домам — и вперёд. Обещаю не подслушивать.

— Легко сказать, — вздохнул он.

— Смотри, я ведь и обратно могу забрать своё предложение. Ты мне нравишься, но тут и другие похаживают.

— Опять Борька был? — аж взвился Петя. И куда только робость девалась. Настоящий тигр.

— При мне нет, но с месяц назад ходил.

— А, так с тех пор я его отвадил. Хотел с тобой поговорить по-мужски, про мать-то.

— Ну так считай, поговорил.

— И ты не против?

— Не против. Мне жалко очень, как она мыкается одна.