Золото Советского Союза: назад в 1975
Шрифт:
Когда я дошёл до этого места, то тупо пялился в стену минут десять. Что-то я не понимаю, причём тут Бейтон. Его же Боцман своим предком считает? Погодите, а богатый золотопромышленник не тот ли самый, от которого ведёт свой род Михайло наш Васильевич? Он ещё так кичится и гордится своими дворянскими корнями, что жизнь положил на поиски регалий. Так выходит, что дед неспроста сундучок подрезал? Явно же читал он эту легенду. Посчитал себя более подходящим наследником? Ну если по главному признаку — наличию дара, то кто из нас ещё потомок Бейтона? И как мне теперь называть свой дар? По всему выходит,
Вот так дедов клад, вот так тетрадочка! И это ведь только начало. Там дальше описывались мытарства каждого следующего поколения, и постепенное угасание рода. Так и дошли до плачевной роли копачей, что моют золото, а коснуться его не могут.
Я бы до утра не расстался с этим занимательным чтивом, если не вернувшаяся из кино матушка. А времени-то четвёртый час ночи! Значит, с кавалером где-то зависала. Когда залаяла собака, я только успел спрятать своё сокровище в детской, но притвориться спящим уже не успел — я ж не раздевался. Да и глупо как-то тихариться, будто это я вернулся под утро.
— Ты почему не спишь? — растерялась и смутилась мать.
— Тебя караулю. Ты же не говорила, что будешь так поздно, я уж переживать начал, не случилось ли чего.
— Ну зачем, Саша? Тебе режим соблюдать надо, полноценный ночной сон.
— Ну вот тебя дождался, теперь пойду спать.
Я врал с тайным умыслом усовестить маман перед лицом несчастного раненого сына, чтобы не оправдываться самому. Да и пора бы ей легализовать наконец Петра свет Ивановича.
В общем, ушёл я спать, и снились мне горы золота, на которые я взбираюсь, а меня с них спихивают по очереди отец и Боцман.
Наутро жгучее желание читать тетрадку дальше никуда не делось, но реалии жизни заставили отвлечься на дела насущные. Я включил утреннюю зарядку по радио, но не успевал за темпом. Мне она давалась с болью, поэтому главное правило — не навреди! — я соблюдал неукоснительно. Нам ещё в больнице проводили лечебную физкультуру и рекомендации написали при выписке, поэтому в ритм я не попадал, но бодрящая музыка всё равно помогала своим жизнерадостным настроением.
Мать на этот раз смотрела одобрительно, даже шуганула мелких, которые озабоченно прохаживались и переглядывались. Телевизор хотят включить. Я мельком заглянул в программу передач, вспомнил, как сам в детстве ждал мультики, поэтому за пять минут до нужного времени закончил свои упражнения. Можно было бы вообще на улице заниматься, но короткое таёжное лето поливало нас сегодня дождём, и температура намекала, что скоро начнётся осень.
После завтрака пришёл батя с хорошими новостями.
— В школе, конечно, уже все в курсе произошедшего, поэтому аттестат тебе выдадут без проблем. Сегодня сходим вместе. Рад?
— Конечно.
— Но ты уж извинись перед ними всё равно.
— Извинюсь.
— И правильно.
Школа оказалась по соседству с танцплощадкой. Старое приземистое здание, построенное на спуске к реке, и из-за этого получившее странные архитектурные формы. Неизвестные строители не стали выравнивать площадку под строительство, а подстроили здание под изогнутый рельеф. В итоге с лицевого
— Бывшая приисковая больница, — пояснил отец. — Англичане строили. Или немцы. До революции дело было. Богатый прииск, иностранная компания владела. Сам посёлок — бывшая резиденция.
В школе было пустынно, в единственном коридоре гуляло эхо шагов, где-то в отдалении пели хором и смеялись девичьи голоса. Стены актового зала, устроенного в рекреации, были разрисованы — портрет вождя, флаги пятнадцати республик, счастливые детишки и белые голуби. Строки интернационала и гимна СССР.
Дверь напротив была раскрыта. Пионерская комната. Барабаны, горны, пьедестал почёта с красными знамёнами. Стенд "Лучшие ученики школы". На нём я обнаружил Соню с очаровательными ямочками на щеках, будто ей очень хотелось улыбаться, но нужно было быть серьёзной.
— Саша, ты чего там застрял? — позвал меня отец. — Нам дальше.
— Иду, — отозвался я, борясь с искушением присвоить себе фотку.
Тут делов-то, кнопку сковырнуть. Ты теперь не хулиган, а приличный человек, Саня Шведов. Стыдись!
Директорская находилась в конце коридора, за учительской. Педагоги оживлённо что-то обсуждали, но завидев меня, замолкли.
— Здрассьте, — не зная, чего от них ждать, поздоровался я.
Обежал взглядом лица — молодые и пожилые, весёлые и надменные. Всё как везде и во все времена.
— Здравствуй, Саша, здравствуйте, Дмитрий Прокопьевич, — выступила вперёд самая суровая педагог, со строгим пучком волос с проседью.
Пожалуй, момент подходящий.
— Я хотел извиниться за своё поведение. Мне очень жаль, — выпалил я необходимое и даже улыбнулся.
— Вот теперь я верю, что он ничего не помнит, — ответила обалдевшая суровая дама.
И все начали хохотать. Заразительно смеялись молоденькие училки, утирали слёзы из-под очков их старшие коллеги. Веселилась учительница физкультуры. Она и сейчас была в спортивной форме и со свистком на шнурке, хотя ведь ещё каникулы.
— Ну, Саша, ну Швед! — хохотала басом фундаментальная дама на стуле в углу. Стул угрожающе шатался.
Веселье длилось до тех пор, пока не открылась дверь директорского кабинета и оттуда не выглянула директриса.
— Что за шум, а драки нет? — бодро поинтересовалась она. — А, Шведов пришёл. Ясно. Здравствуйте, товарищ Шарипов. Ну раз у вас так весело, предлагаю сразу и перейти к делу. Товарищи, прошу минуту внимания.
Воцарилась тишина. Директор вышла на середину учительской и меня поставила рядом с собой, нацепила очки на переносицу и зачитала бумагу, отпечатанную на печатной машинке, с кучей подписей.
— В связи с произошедшими событиями, о которых мы пока не можем говорить, правильно, товарищ участковый? — но в которых наилучшим образом проявил себя ученик нашей школы Саша Шведов, при ходатайстве старшины милиции Шарипова Д. П. Педагогическим советом Перевозовской средней школы было принято решение об отмене предыдущего решения от июня месяца сего года не выдавать документ об образовании Шведову Александру Леонидовичу по причине крайне неудовлетворительного поведения, не согласующегося со званием комсомольца и советского человека.