Золото Вильгельма (сборник)
Шрифт:
Когда хиромант, закончив гадание, стал выезжать со двора, Богатый Портной окликнул его. Хиромант остановил ослика и, приподняв голову, как бы нацелился на него кончиком огненной бороды.
– Теперь ты мне скажи, – спросил Богатый Портной громко, – ишак в городской черте разрешается или не разрешается?
– Тебе лучше знать, антихрист! – воскликнул хиромант и тронул ослика.
Я в это время уже сидел на камне и держал Белку на коленях, обернув ее чистой тряпкой, ждал, когда она высохнет.
Богатый Портной растерялся
– Хахам! – все-таки успел он крикнуть ему вслед. Хиромант не обернулся, так что было непонятно, услышал он или нет.
Хахам жил в самом конце нашей улицы и занимался тем, что резал по праздникам гусей шумным грузинским евреям, по сравнению с которыми, как говорят те, что их сравнивали, одесские евреи кажутся глухонемыми. Кроме широкой черной бороды, к тому же, как утверждали знатоки, крашеной, но не потому, что она была рыжая, а потому что седая, он никакого сходства с хиромантом не имел.
– Хахам тоже имеет свою коммерцию, – сквозь сладостный стон напомнил Алихан. Сейчас, положив одну ногу в закатанной штанине на колено другой, он особой ложечкой расчесывал распаренную пятку. Занятие это всегда приводило его в тихое неистовство.
– Уф-уф-уф-уф, – постанывал Алихан, доходя до какого-то заветного местечка. Доходя до заветного местечка – в каждой пятке у него было заветное местечко, – он замедлял движение ложки, наслаждаясь ближайшими окрестностями его, как бы мечтая до него дойти и в то же время пугаясь чрезмерной остроты наслаждения, которая его ожидает.
Богатый Портной некоторое время следил за Алиханом, слегка заражаясь его состоянием. В то же время на лице его было написано брезгливое сомнение в том, что такое никчемное занятие может доставлять удовольствие или приносить пользу.
– Не притворяйся, что так приятно, – сказал Богатый Портной, – все равно не верю…
– Уй-уй-уй! – застонал Алихан особенно пронзительно, поймав это заветное местечко и быстро двигая ложкой, как при взбалтывании гоголь-моголя.
– Холера тебе в пятку, – в тон ему ответила Даша, бросая на сковороду шипящие куски мяса. Она стояла над своим мангалом.
– Не люблю, когда притворяешься, Алихан! – с жаром воскликнул Богатый Портной, как бы еще больше заражаясь его состоянием и еще решительней его отрицая. – Никакого удовольствия не может быть…
Алихан, удивленно приподняв брови, как-то издали, сквозь райскую пленку наслаждения, немо глядел на Богатого Портного. Наконец движения руки его замедлились. Он опять перешел к окрестности заветного местечка.
– Ну ладно, – сказал Богатый Портной и сделал рукой успокаивающий жест, – ну, ла, ла…
Богатый Портной сделал вид, что Алихан остановился под его командой, хотя ясно было, что Алихан остановился сам по себе.
– Чем фантазировать удовольствие, – сказал он, уже взяв в руки скамеечку
– Никогда! – просветленно воскликнул Алихан. – Я коммерсантом родился и коммерсантом умру.
– Подумай, пока не поздно, – проговорил Богатый Портной, подымаясь по лестнице.
Закончив свою мучительно-сладкую операцию с ногами, Алихан надел тапки, слил воду из тазика, тщательно промыл под краном свою ложку, спрятал ее и сел на свой стул. Вид у него теперь был ублаготворенный и особенно благожелательный.
– Дядя Алихан, – спросил я, – что такое антихрист?
– Шайтан, – просто и ясно ответил Алихан, но потом, решив дояснить, все запутал: – «Шайтан» говорят по-нашему, по-мусульмански, а по-гяурски говорят «антихрист». А так как сами «гяуры» по-нашему тоже «шайтаны», то получается, что «антихрист» это – «шайтанский шайтан»! – Ясный взор Алихана выражал готовность ответить на любые вопросы.
– Алихан, ужинать! – раздался голос его шайтанской жены, и Алихан, подхватив стульчик, поспешно вошел в свою комнату.
Тем же летом на объявление о найме сторожа откликнулся хиромант. Он подъехал к балкону Богатого Портного и позвал его.
Тот вышел на балкон, хмуро посмотрел вниз и сказал:
– Воздух – твое гаданье!
– Я хочу сторожить твое именье! – закричал хиромант, дико хохоча и вкладывая в свои слова сатанинскую иронию, о которой ни мы, ни Богатый Портной не догадывались.
Нет, не такого человека ожидал Богатый Портной, но, видно, делать было нечего, никто не приходил наниматься.
– Объявление читал или кто-то сказал? – спросил он, хмуро выслушав его тираду.
– Весь город об этом говорит! – радостно закричал хиромант и всплеснул руками.
– Ляй-ляй-конференцию хватит, – мрачно прервал он его, – ишака привяжи, а сам подымись.
Хиромант так и сделал, и они обо всем договорились. Условия договора, конечно, не разглашались, но кое-что все-таки просочилось. Так, стало известно, что хироманту давалось право использовать по своему усмотрению паданцы и скосить всю траву на участке для прокормления ослика.
Примерно через месяц они в пух и прах разругались, и Богатый Портной изгнал его со своего участка. Тогда-то и выяснились некоторые условия договора.
Хиромант жил на горе, недалеко от участка Богатого Портного, можно сказать, прямо над ним. На этой горе были две сталактитовые пещеры. Так вот одну из них он оборудовал под жилье и жил в ней вместе с осликом и всем своим многочисленным выводком.
Оказывается, Богатый Портной проследил за ним и обнаружил, что тот под видом паданцев или вместе с паданцами тащит к себе в пещеру его груши и яблоки, из которых он гнал самогон. Гнать самогон в наших краях разрешается, но, разумеется, из собственных фруктов. Выяснилось это следующим образом.