Золото. Книга 2
Шрифт:
Так что, я нужна не только царю Ориксаю, но и всему царству во имя единства, а значит и продолжения существования. Быть может, возрождения величия нашего Севера. Чёрт с вами, сколоты, всё же вы когда-то вышли из наших снегов тоже…
Надели на меня первое платье, белоснежное, с вышивкой белым по белому. Невесту как к смерти обряжают поначалу, в известном смысле это и есть смерть – замужество, отречься от всего, что было до мужа и начать жить сначала… Вот только мужа я даже не видела толком. Спасибо, хотя бы молодой, не старик, хотя какая разница, к смерти приготовили…
Я
Жених примет меня, должен бы от отца, но за неимением, от Доброгневы, потому что Белогор станет проводить обряд над нами. Примет жених, и введёт в шатёр, где меня переоденут в богатое платье, расшитое красным, с берегинями, коловратами, сварогами, и всеми знаками женского плодородия, вроде окошечек и ромбов орепеев, пока пустых, никто ещё не засеял поля… Богатые украшения обовьют мне шею и запястья, отяготят мочки и лягут на чело. Но фату мне оставят, ведь я не жена ещё, но уже веста, ведь жених уже видел меня и не отверг, а значит, к утру стану я ему женой…
Ком из слёз разочарования и боли подступил к моему горлу. Я должна была к Явану идти в таком наряде… Ванюша… Разве я тебя не любила? Но как глупо сейчас думать об этом, от меня, оказывается, зависит жизнь и благополучие всего царства, всего Севера, пора вспомнить, чему меня учили, к чему готовили с рождения, и что я старательно забывала семь лет…
Скрепи сердце, Авилла, стальными обручами. У царицы не просят любви…
Белогор поёт своим красивым голосом брачную песнь, она летит над площадью. Сквозь густую фату я почти ничего не вижу, даже куда идти, хорошо, что ведут…
Сейчас Белогор кольца нам на руки наденет…
Вот рука царя, ну, что же, бери, никуда не деться…
Я не видел невесты и сейчас не могу разглядеть даже фигуры, только что она довольно высокая и волосы – концы болтаются из-под фаты, белые, почти не видные на белом платье… Пальцы тоненькие холодные, фу ты, вот лягушка! И худая, судя по пальцам этим хрупким, чёрт, терпеть не могу тощих баб, что с ней этой ледышкой болотной делать?! А впрочем… какая разница, лишь бы все успокоились и перестали во всё большем количестве ходить на улицы Солнцеграда и провоцировать моих сколотов на драки, каждое утро кровавые пятна на снегу всё прибавляются…
Вот надо же, неугоден им холостой царь, хотя, конечно, не положено пустым царю быть.
Интересно всё же… поэт, конечно, с восхищением писал о ней, но я такой красоты не понимаю, вся эта стройность и тонкость, женщина должна греть и рожать, а что я с этой стану, жаровню в кровать ставить? Бог Папай, и ты, Апи, и Табити, посмеялись вы надо мной… За то, что я так Север полюбил, что почти отошёл от вас? И-эх… Замёрзнешь к чёрту, палка-палкой. Заноз не насажать. Мне стало смешно. Не могла потолстеть за столько лет, в голоде жила что ль?.. Хотя, может и в голоде, кто её знает, кто вообще знает, как она провела эти годы? Да и не знать бы никогда, ну её…
Честно говоря, вся эта спешка, усмирение ежедневное недовольных так утомили меня, что я думать уже мог только об одном: как бы выспаться… А мне ещё сегодня надо вспахать борозду через площадь, показать, что я молодой и сильный, что я могу пахать и сеять. А ещё убить белого быка – это жертва Солнцу, чтобы брак мой был плодовит и благополучен, а царство процветало во веки веков. И убить, не пролив и капли крови… Всё это испытания восшествия на престол, они же свадебные. Но вначале символическое: натянуть тетиву на отцовский лук.
Забрали теперь хладнопалую весту в шатёр, пока выйдет, чтобы за свадебный стол сесть со мной и сотнями гостей, среди которых горожане, купцы, даже жители окрестных деревень, вперемешку сколоты и северяне, нарочно, чтобы прекратись вражду, ведь мы соединяем сегодня две древние крови благородную – Севера и горячую – сколотов.
Чтобы вспахать мёрзлую землю в середине зимы, нужны не просто силы… И это, конечно, понимают все, кто смотрит на меня. Вот чёрт, что же эту Авиллу летом не нашли…
Земля как камень, сердце сейчас надорвётся, мускулы на пределе, но отступить нельзя, весь город, весь мой народ, весь Великий Север смотрит на меня, сдюжу или нет. Я пробовал плуг и не один раз, с тех пор как мы пришли на Север и обнаружили тут земледельцев, я просил пахарей научить меня, чтобы знать каково это – идти за оралом, царю полезно это знать, как и труд кузнецов, столяров и плотников, если бы не этот давний опыт, я не справился бы сегодня. И… Я смог, правильно выбрав угол, под которым плуг вошёл в землю, рассчитав силу нажима, всё же пройти проклятую борозду… Несмотря на мороз, пот ручьями катит по моему телу, волосы намокли, замёрзнут в сосульки сейчас…
Но окончание пахоты венчают приветственные крики тысяч зрителей, сначала единичные, но, подхваченные дружно сколотами, и за ними и северянами тоже. Знали бы, каких усилий мне это стоило, вопили бы так, что вытрясли бы весь снег из хмурого неба!
Я ушёл, чтобы смыть пот и снять рубашку, против белого быка положено выходить обнажённым, прикрыв только срам, люди должны видеть, что поединок честный, что ты не прячешь ни в рукаве, ни в сапоге ножа или стилета, быка надо убить без крови. Это два способа: ударом кулака в лоб, в этом я не был до конца уверен, или удавить поясом…
Я не знаю, видит ли Авилла царя из шатра, но зрелище достойное. Я, как женщина, испытала волнение и удовольствие, наблюдая, как надуваются мышцы на стройном теле Ориксая, когда он шёл за плугом, и ведь никаких поддавков, никаких символических актов, всё взаправду, пашет мёрзлую, поблескивающую инеем на изломах, землю, её только что от снега расчистили и всё, я смотрю и думаю, а если не справится?
Или нарочно ему нетронутую целину открыли? Могли же взрыхлить накануне, чтобы не убивался молодой царь на этой борозде, нет, всё оставили как есть, вот как взъелись, не на шутку. С Белогором надо поговорить, что он думает, кто это так воду вдруг взмутил, неужто стихийно всё?