Золото. Книга 3
Шрифт:
– И с кем лучше всего?
– Дак… с тобой, конешно, царь-осударь! – и смеётся, паршивка…
Совсем тошно мне стало от них от всех, будто я вместо доброго вина пойла тухлого напился. Впрочем, в моих «сотах» разве было иначе? И не замечал я, всё как-то казалось нормально и правильно, и даже хорошо и славно, почему теперь всё для меня изменилось, будто я узнал что-то, что раньше было скрыто, будто я уже видел солнце, а мне предлагают верить в то, что в комнате без окон достаточно светло…
Едва
– Да ты что, Великий ты кудесник, снег же вон по колено, куда же ехать, шутишь, похоже?! – воскликнул я, выслушав его приказы.
Он отнял от лица полотенце, которым вытирал ещё мокрые волосы и, посмотрев на меня, сказал своим мягким, но не терпящим возражений голосом:
– Снег испарится в течение часа, Яван, – говорит со мной, а сам смотрит на топчан, где лежит Онега, которую он погрузил в сон и не позволил трогать ничего около, особенно то, что оказалось в её крови.
Но всё же перевёл на меня взгляд стальной:
– А в долине его и вовсе не было. Медведь, сколько дней нас с царицей не было… Дорога ещё, столица, рать без присмотра. Даже в самые спокойные времена, а теперь… Царь пока теперь своё дело окончит и вернётся, ты сейчас, пока нездорова Авилла, ты – власть. Поезжай, Медведь, займись делами, нельзя уже тянуть.
Не согласиться с ним было невозможно, но и уехать вот так…
– А Оне… она, – я не могу оторвать взгляда от начинающей запекаться крови на Онеге и вокруг неё.
Белогор посмотрел не на меня, а за мою спину:
– Ты имя это забудь, Яван… слишком много ушей, и сердец вокруг тебя, полных яда, не дразни гиен, не притягивай кровососущих мух на свою и царицы души. Езжай, береги себя. Днями мы за вами будем, расскажешь, чего успел.
Я не понял, о ком он говорит. За моей спиной была Вея и я мог понять почему он намекает на мою верную покорную Вею, от которой не то что зла, недовольства я ни разу не видел. Но спорить я не стал. И уже по дороге мы с Лай-Доном всё же поговорили об этом.
– Ничего такого я за Веей не замечал, – сказал он, раздумчиво, – но может, только потому, что вообще никогда Вею твою я не замечал? – он выразительно посмотрел на меня. – Ты сам сильно разбираешься в том, что чувствует и думает Вея?
Я удивился. Я удивился очень сильно, что мы оба с ним вообще о Вее, как о человеке с чувствами и, тем более, мыслями подумали и заговорили впервые.
– Что,
Лай-Дон пожал плечами:
– Я не знаю, Яван, но, во-первых: Белогор зря слов не произносит. А во-вторых: в такое время и древко копья может превратиться в змею. Что уж говорить об обиженной женщине, – он сделал очень выразительные глаза.
Я принял к сведению, как говориться, и забыл… Столько дел навалилось на меня, будто я стог сена потревожил, и он на меня обрушился. Надо было выбираться.
Помимо порученного мне дела с воеводами, к которому я приступил, ещё находясь на Солнечном холме, когда поговорил с первыми двумя ратниками, которых я помнил хорошо ещё с похода. Все в войске знали о том, что будут новые воеводы и их временные заместители старались показать себя с самых лучших сторон.
Я знал этих двоих ещё с того времени как мы на Север шли, знал, что доверить им свою жизнь – не прогадать, и всё же в том деле, что мне предстоит, этого мало. Я должен понимать, сердцем они с Явором или с Ориксаем.
Поэтому первым делом я спросил издалека:
– Что думаете насчёт этого новшества насчёт женского полу?
Они, друзья не разлей вода, переглянулись:
– Не знаю, что ты думаешь узнать у нас, Яван Медведь, но вообще-то с паскудством пора прекращать, конечно.
– Это вы мне как дяде царя говорите сейчас?
У них серьёзные рожи:
– Ты думаешь, Явор не вопрошал об этом? Успел до отъезда. Всех собирал и ехидничал: «что-то слишком круто забирает царь молодой, за баловство сразу смертью карать».
Я смотрел на них, ожидая, каким же будет их ответ. И что думают в войске об этом. Вот Явор – хитрая бестия, успел всё же шороху навести, счастье, что Орик его с собой забрал, не дал бы братец мне подкопать под него…
– А вы много набаловались? – спросил я.
Старший из них, темнобородый и темноглазый, по имени Ковыль, сделался хмурым:
– Доброму-от мужику паскудство претит, Медведь. Ещё в раже сражения, можно как-то понять и то… Но при мирной-от жизни, при сытости, негоже так обижать женский пол. И так жизнь не сладкая у них.
А второй по прозвищу Черныш, хотя был белый как лунный гость, сказал:
– А я жил с женщиной, которую вот так вот суродовали, несладкая жизнь – это мягко сказано.
– Вообще-от много кто думают так-то, – добавил Ковыль.
Я вздохнул, что ж, единомышленников хотя бы в этом вопросе я нашёл. Что они о главном думают? Может махнуть с плеча разом, открыть им всё? Вроде не гнилые мужики…
– Вот что, братцы, дело не о бабах сейчас идёт, конечно, это так, бревно в стену, – сказал я, внимательно глядя на них. – А вообще, созрела в недрах неких умов, мысль царя законного устранить. Того самого, кто мальчишкою рядом с нами из степи в терема эти пришёл.